Николас Спаркс - Каждый вдох [litres]

– Сколько ему?

– Четыре года. Мне его купил мой бойфренд, Джош.

Тру кивнул. Нужно было сразу понять, что у нее кто-то есть. Он взял свою чашку, не зная, что сказать, и решил больше не задавать вопросов. Сделав глоток, Тру отметил, что кофе на вкус отличается от того сорта, какой выращивает его семья, – более резкий и насыщенный, что ли. Но кофе был крепким и горячим, а больше Тру ничего и не требовалось.

Закончив со Скотти, Хоуп повесила полотенце сохнуть на перила и вернулась к столу. Когда она присела, ее лицо оказалось в тени, что придавало ей некоторую загадочность. Она осторожно подула в чашку, прежде чем отпить, – отчего-то Тру смотрел на это с замиранием сердца.

– Расскажите мне о свадьбе, – попросил он.

– О господи… Да просто свадьба, и все.

– Вы сказали, замуж выходит ваша подруга?

– Мы с Эллен дружим с самого колледжа, в одном женском клубе были. У вас в Зимбабве есть женские клубы? – Заметив на лице Тру озадаченное выражение, она продолжила: – Ну, это чисто женские организации в университетах и колледжах, где девушки вместе учатся и тесно общаются. Другие подружки невесты тоже из нашего клуба, так что заодно получится маленькая встреча выпускников. А в остальном это самая обычная свадьба: фотосессия, торт, оркестр, бросание подвязки с ноги невесты и тому подобное. Вы же знаете, какие бывают свадьбы.

– Помимо собственной, я ни на одной не был.

– Так вы женаты?

– В разводе. Но у нас была совсем не такая свадьба, как принято в Америке. Нас расписал сотрудник городского суда, и мы сразу поехали в аэропорт. Медовый месяц провели в Париже.

– Романтично.

– О да.

Хоуп понравился деловой тон его ответа и то, что Тру не пустился в излишнюю откровенность и не пытался что-то романтизировать.

– А тогда откуда вы знаете про американские свадьбы?

– В кино видел, да и туристы рассказывали – на сафари часто приезжают молодожены. Для меня свадьбы навсегда останутся чем-то стрессовым и очень сложным.

Эллен бы его горячо поддержала, подумала Хоуп. Решив сменить тему, она спросила:

– А каково расти в Зимбабве?

– Могу рассказать только о личном опыте. Зимбабве – большая страна, у всех все по-разному.

– И как же росли вы?

Тру не был уверен, что стоит копать глубоко, поэтому ограничился общей информацией.

– У моей семьи большая ферма возле Хараре, ею владеет уже не первое поколение Уоллсов. Я вырос на ферме и там же работал. Дед думал, мне это пойдет на пользу. В детстве я доил коров и собирал яйца. Подростком уже занимался мелким ремонтом: чинил изгороди, крыши, оросительную систему, насосы, моторы – все, что ломается. Параллельно ходил в школу.

– Как же вы стали гидом?

Тру пожал плечами.

– В буше мне всякий раз становилось спокойно. В свободные часы я уходил туда один. Закончив школу, я сказал родственникам, что не останусь на ферме, и ушел.

Он чувствовал на себе взгляд Хоуп. Выслушав, она со скептическим видом снова взялась за чашку:

– Почему у меня ощущение, что вы не все говорите?

– Потому что всегда есть что рассказать.

Хоуп засмеялась – удивительно сердечно и естественно.

– Справедливо. Расскажите мне о самом интересном, что вам доводилось видеть на сафари!

Оказавшись на привычной почве, Тру баловал собеседницу историями, которые рассказывал любопытным туристам. Изредка Хоуп задавала вопросы, но в основном слушала. Когда он договорил, его чашка уже опустела, а солнце немилосердно припекало голову. Тру поставил пустую чашку на стол.

– Хотите еще? В кофеварке много осталось.

– Одной чашки хватит, – отказался он. – К тому же я отнял у вас много времени. Очень рад был пообщаться. Спасибо.

– Это самое меньшее из того, что я могла сделать, – отозвалась Хоуп, провожая его до калитки. Тру распахнул ее, остро ощущая, что Хоуп стоит совсем близко, и начал спускаться по ступенькам. Дойдя до настила, он обернулся и помахал на прощание.

– Рада была познакомиться, Тру, – сказала Хоуп с улыбкой. Спускаясь на пляж, он гадал, смотрит ли она ему вслед. Отчего-то Тру понадобилась вся сила воли, чтобы не оглянуться.

Вернувшись в дом, Тру не знал, чем заняться. Он бы с удовольствием позвонил Эндрю, но звонить из отцовского дома было неловко, учитывая стоимость звонка в Африку, да и Эндрю еще не пришел из школы – после уроков он играет в соккер в детском клубе. Тру всегда любил смотреть на их тренировки: в отличие от многих товарищей по команде, Эндрю не был особо крепок и силен, но по натуре это был спокойный, уверенный лидер. Весь в маму.

Мысль о сыне заставила Тру достать альбом и карандаши и направиться на заднюю террасу. Хоуп ушла в коттедж, но полотенце, которым она вытирала Скотти, осталось висеть на перилах. Усевшись в кресло, Тру колебался, что бы такое нарисовать. Эндрю никогда не видел океана своими глазами, он не бывал на побережье, – и Тру решил запечатлеть раскинувшуюся перед ним бескрайнюю водную гладь, если, конечно, удастся.

Как всегда, он начал с разметки листа едва заметными линиями: диагональный ракурс включал береговую линию, прибой, пирс и океан, тянувшийся до горизонта. С помощью рисования Тру всегда отдыхал: он мог без помех думать о чем-то своем, пока карандаш скользил по бумаге. Сейчас его мысли занимала Хоуп: Тру гадал, отчего его тянет к этой женщине, – он не принадлежал к породе легко увлекающихся мужчин. Впрочем, все это неважно, в Северную Каролину он летел не за этим. Отвлекшись, Тру вскоре поймал себя на том, что думает о своих родных.

Он почти два года не виделся и не созванивался ни с отчимом Родни, ни со сводными братьями Алленом и Алексом. Причины уходили корнями в прошлое, а величина семейного состояния только усугубляла отчужденность. Помимо фамилии Уоллс, Тру унаследовал часть семейной фермы и деловой империи. Доходы были немаленькими, но у Тру не было большой нужды в деньгах: причитающаяся ему доля перечислялась на инвестиционный счет в швейцарском банке, который Полковник открыл на имя внука, когда Тру был еще ребенком. Средства на счете копились много лет, но Тру редко проверял баланс. С этого счета регулярно переводились алименты Ким и плата за обучение Эндрю, но, не считая покупки дома в Булавайо, основной капитал оставался нетронутым. Тру уже оформил все полагающиеся бумаги, чтобы приличная часть этих денег перешла к сыну, когда тому исполнится тридцать пять лет (он почти не сомневался, что Эндрю сможет использовать их с умом).

С некоторых пор сводные братья начали возмущаться такими порядками, но между ними и Тру всегда ощущалась отчужденность, так что это было ожидаемо. Тру был на девять лет старше; когда близнецы немного подросли и могли воспринимать его как старшего брата, он уже пропадал в буше, а в восемнадцать и вовсе съехал с семейной фермы. В сущности, они всегда были чужими друг другу.