Айя Субботина - Нежность в хрустальных туфельках

Поэтому я выбегаю прямо на проезжую часть. Жмурюсь от слепящего света фар, отскакиваю в сторону, когда мимо проносится большой внедорожник. Справа противно визжат тормоза, но я упрямо бегу вперед. От того, как быстро смогу перебраться на другую сторону этой реки, зависит больше, чем моя жизнь. Я больше не позволю унижать и пугать себя.

Кто-то орет мне в след, что я больная и конченная дура, женский голос из проезжающей мимо старой «Волги» противно пищит, что-то в духе «я не сяду из-за самоубившейся дуры!»

Понятия не имею, как все же оказываюсь на противоположной стороне улицы, живая и невредимая.

— Стой, суууука! — орет в спину бывший, но я бегу в сторону забора и не собираюсь останавливаться, хоть от того, что глотаю морозный воздух в груди все горит. — Убью!

Я почти добираюсь до безопасной территории, но на моем пути возникает тень. Пытаюсь обежать ее, но тень протягивает руки и без труда ловит меня. Дергаюсь, пытаясь вырваться, и только в последний момент чувствую знакомый запах мяты и сигарет.

Нет, только не Даня.

Я не переживу, если из-за меня он…

Но уже все равно слишком поздно, потому что он запросто сгребает меня себе за спину, и говорит очень по-мужски:

— Просто будь там и не вмешивайся.

Я только что из дому: приехал, чтобы взять свои вещи, хотя бы самое необходимое на первое время. И мать не могла не воспользоваться возможностью сделать мне еще одно внушение. Собственно, она только то и делала, что рассказывала, какую чудовищную ошибку я совершаю, связываясь не с той женщиной и зарываясь с головой в ее проблемы вместо того, чтобы наслаждаться жизнью и отношениями с ровесницами. Все это в разных вариациях я слушаю, пока хожу от шкафа к столу, сбрасывая в пару спортивных сумок свои вещи. Она начинает повторяться, но я просто молчу, прекрасно зная, что любое слово или даже намек на попытку завести диалог, она тут же повернет против меня. Но все-таки не выдерживаю и, когда она в который раз тычет пальцем в нашу с Колючкой разницу в возрасте, я говорю:

— Я вырос, ма. Наверное, слишком рано, но мне пришлось. Кто-то должен был быть рядом, заменяя тебе плечо мужа и выслушивая бесконечные жалобы на жизнь. И когда ты рассказывала, как тебе больно от его бесконечных молодых любовниц, ты не спрашивала, готов ли я слушать все это взрослое дерьмо.

Она выкатывает глаза, сглатывает, но находит силы промолчать. Просто смотрит на меня, вдруг — внезапно! — прозревая от того, что именно так я и жил последние несколько лет. Что я учился водить машину с пятнадцати, чтобы забирать ее из ресторанов, где она вместе с подругами заливала свое горе. Что я, спортсмен, начал курить после того, как они с отцом чуть не разнесли по щепкам весь дом, споря о разделе имущества после развода. И что первой моей женщиной была совсем не невинная девочка моего возраста, а элитная проститутка, которую отец, в лучших традициях ритуала олигархического взросления, вручил мне на шестнадцатилетние. И ей точно было больше, чем моей Колючке сейчас.

Мы просто смотрим друг на друга, и что-то в ее взгляде меняется, когда я, собрав сумки, иду к двери. Она отходит в сторону и не находит ни единого слова мне на прощанье. Даже не плачет. И на том спасибо, потому что, как бы там ни было, она все равно моя мать и я всегда буду ее любить, и всегда приду ей на помощь, если потребуется. Но так же я навсегда закрою для нее свою личную жизнь и повещу здоровенный замок с надписью «СТОП» на все, что касается наших с Колючкой отношений.

Когда сажусь за руль, меня всего трясет. Мышцы в таком диком тонусе, что попадись мне под руку боксерская груша, я бы выколотил из нее весь песок, а заодно в хлам убил собственные кулаки. Еще какое-то время просто катаюсь по городу, пока на глаза не попадается магазин елочных украшений, в витрине которого стоит коробка со стеклянными украшениями из сказки про «Золушку»: несколько разных корон и пара хрустальных туфелек. Представляю, как все это моя девочка будет вешать на елку, сидя у меня на плечах — и оттаиваю. Хоть дорого, но все равно покупаю и рулю в сторону дома, по пути прокручивая варианты возможных альтернативные работы. Уверен, что на первое время найду себе что-то на неполный рабочий день. Как ни крути, а я не могу совсем свалить из школы.

Подъезжаю к воротам — и реально охуеваю от того, что вижу: Варя бежит — чуть не падает. Волосы спутаны, лицо бледное, ноги странно подворачиваются, как будто она вот-вот упадет. И через секунду, когда успеваю ее поймать, замечаю причину ее гонки.

Я никогда не видел ее мужа, но много раз представлял его в своих агрессивных фантазиях. С одной стороны, судя по тому разговору, он был очень большого мнения о себе и собственных способностях, с другой — может, я и дурак так думать — но в голове вообще никак не вязалось, что нормальный мужик будет говорить женщине такие мерзости. Тем более угрожать. И обещать «трахнуть на субботнике».

Теперь он передо мной, и что я вижу? Мелкий коротышка с пьяными поплывшими зенками и одутловатой рожей, который так накачан дешевым пойлом, что, вероятно, его печень скончается через пару лет. Если, конечно, я не убью его прямо сейчас.

— Ты на кого… — начинает он, но я «успокаиваю» козла одним ударом под ребра.

Я умею бить так, чтобы, сука, харкал кровью. Меня научили. Я в клетке и не таких укладывал. Точнее — реально крепких мужиков, а не вот этого борца с женщинами. Этого я даже не буду «радовать» честной дракой. Я его, блядь, просто выебу кулаками. Чтобы пару лет работал на врачей и стоматолога. Чтобы вообще забыл о моей Варе.

Он скручивается, но я сгребаю его за грудки и впечатываю ему с левой, хоть мудак даже с пьяни пытается прикрываться. Но я же амбидекстр, и на самом деле мало кто вот так сходу ждет, что его противник может зарядить с левой так же крепко, как и с правой.

Когда есть мужик, который поднял руку на твою женщину — или просто подумал ее обидеть — нет звука приятнее, чем хруст свернутой челюсти и треск лихо вылетающих из десен зубов. Я просто держу его одной рукой и методично хуярю в лицо. Именно так: раз за разом, чтобы его башка откидывалась на слабой шее, как маленькая боксерская груша. Его нос в хлам, челюсть тоже. Да и улыбаться скоту в ближайшее время вряд и захочется.

Потом беру за шиворот и окунаю в рожу в сугроб.

Варя сзади и смотрит на меня такими глазами, будто моей жизни что-то угрожает. Но, слава богу, даже не пытается вступится за это дерьмо, и просто ждет, когда я научу его обходить нас десятой дорогой.

— Иди в дом, — говорю твердо, четко и спокойно. — Тебе здесь не на что смотреть.

И очень надеюсь, что она понимает мой взгляд: «Со мной все будет хорошо».