Морган Мэтсон - Мороженое со вкусом лета

– Холодный чай, – сказал отец.

А я пискнула:

– Диетическую колу.

Я подождала, пока официантка уйдет, и тогда осмелилась опустить меню.

– Все в порядке? – спросил отец, взглянув на меня с удивлением.

– В порядке, – протараторила я. – В полном.

Я открыла меню, но тут же отложила его, так как всегда заказывала здесь одно и то же. Отец тоже убрал меню, и мы молча посмотрели друг на друга.

– Ну, – спросила я, когда принесли напитки, мы сделали заказ и я не могла дальше терпеть неловкую тишину, – как прошел день?

– Нормально, – на автомате ответил отец. Казалось, на этом все, но через секунду он снова заговорил: – Вчера был последний день, когда я мог связываться со своим аппаратом. Сегодня началось расследование, так что теперь я официально не имею права работать.

– Ого, – озадаченно протянула я. Конечно, теоретически я понимала, что на время расследования он должен прекратить всякую политическую деятельность. Но, как бы ни хороша была эта теория, едва ли она применима на практике. Отец всегда работал: в этом заключался весь смысл его жизни. Еще до того, как отца избрали в Конгресс, он работал общественным адвокатом и, не жалея себя, все силы бросал на защиту людей, которых защищать было некому. Он даже выглядел так, будто только что с работы: в пиджак и рубашку, но без галстука. Именно так он одевался, когда хотел выглядеть по-деловому, но не слишком официально. – И… чем ты занимался?

– Сходил в библиотеку, – ответил он, – взял книги, которые хотел прочитать… в последние лет десять. Но так и не открыл ни одной. Ты знала, что у нас по телевидению есть канал, показывающий классические баскетбольные матчи?

Я помотала головой:

– Нет.

– Ну… в общем, он есть, – повторил отец, смущенно улыбаясь. – Так что я посмотрел один, годов восьмидесятых. Один… или четыре.

Я засмеялась, услышав это:

– Даже несмотря на то, что его результат был предрешен десятилетия назад?

– Понимаешь, – сказал отец, разворачивая свои палочки для еды, разделяя их и кладя на стол, – всегда кажется, есть шанс, что на этот раз что-нибудь изменится.

Снова повисла тишина, я набрала воздуха в грудь и уже собиралась обсудить интерьер или что-нибудь такое, как вдруг он спросил:

– А ты? – отец откашлялся. – Как прошел твой день?

– Ой, – сказала я, – ну…

Наверное, стоило рассказать ему про работу. Раз уж Майя доверила мне самостоятельно пойти на заказ, вряд ли она собиралась меня уволить. Но я не хотела видеть осуждение на его лице, когда он узнает, чем я собираюсь заниматься все лето. Я понимала, что однажды мне придется ему рассказать, но только не сегодня. Не тогда, когда у меня, кажется, начинает что-то получаться.

– Хорошо, – пробурчала я в ответ, и тут совершенно без предупреждения мои мысли перескочили на его последнее сообщение. – Ты писал, что стоишь в пробке на Иствью?

Он кивнул.

– Ты… – я глубоко вздохнула и все-таки произнесла это, – ездил в наш старый дом?

Отец посмотрел на меня, его брови изогнулись:

– Ты имеешь в виду деревянный дом? – как будто у нас было так много старых домов, что требовалось уточнение.

Я кивнула, не зная, что хочу услышать в ответ. Часть меня предпочла бы, чтоб он подтвердил мою догадку. Быть может, он каждый день туда ездил с тех пор, как вернулся из Вашингтона, а я и не знала, потому что никогда не спрашивала. Это доказывало бы, что он иногда все же думает о маме и вообще помнит нашу жизнь втроем.

Отец откинулся на стуле, и мне показалось на мгновение, что по его лицу пробежала тень, но почти сразу он вернулся к своему обычному выражению:

– На Меррит была пробка, так что я поехал в объезд через Ист и оттуда сюда, – сказал он и потом потряс головой, словно все еще пытался понять смысл моего вопроса. – Зачем бы мне ездить в тот дом?

Я пожала плечами, взяла свои палочки и принялась их разворачивать – исключительно для того, чтобы чем-то занять руки, пока размышляла над ответом.

– Не знаю.

Я слукавила, потому что понимала, откуда в моей голове взялись эти мысли. Тучи сгущались в воздухе еще со дня пресс-конференции. И не ясно, в чем именно было дело: то ли в маминой картине, то ли в отцовской автобиографии, то ли просто в том, как мы изо дня в день избегаем друг друга и не можем даже поговорить.

Я уставилась взглядом в стол, жалея, что вообще затеяла этот разговор. Могла бы догадаться, что услышу в ответ.

Ванда принесла заказ, мы принялись есть в абсолютном молчании, и было слышно, как стучат приборы о тарелки. Казалось, еда отнимает столько времени и сил, что сложно сейчас еще и говорить.

Мы молча ели, и когда Ванда появилась снова, чтобы узнать, как дела, отец сказал, что нас можно рассчитать, мы уходим, но все было замечательно и нет никаких жалоб.

«И все твердит, неисправим, что призрак гонится за ним! [6] «Мозг Донована», Курт Сайодмак, пер. М. Ю. Массура. » – хором нараспев читали актеры на сцене. Я собиралась спросить Палмер, что вообще происходит, как они начали снова: «И все твердит, неисправим , что призрак гонится за ним !».

– Что вообще тут происходит? – спросила Тоби, сидевшая рядом со мной.

Она завороженно смотрела на сцену, где артисты запрыгали по кругу, выкрикивая: «Карл у Клары украл кораллы!»

– Просто скороговорки для разминки, – сказала Палмер, передернув плечами. – Со временем перестаешь обращать внимание.

Теперь актеры лежали на спине, катаясь из стороны в сторону, и я могла бы поклясться, что они мяукали.

– Правда? – с сомнением в голосе спросила я.

– Можно научиться игнорировать что угодно, – авторитетно сказала Бри. – Я посмотрела «Звездного ковбоя» четырнадцать раз. Клянусь, я уже не слышу диалоги. Вчера, например, я его смотрела просто потому, что ничего другого не было.

– Что? – возмущенно выдохнула Тоби и попыталась дотянуться до Бри, чтобы ударить ее по руке, но вместо этого ударила меня. – Ты посмотрела его четырнадцать раз и ни разу не позвала меня?!

– Обязательно позову. Просто надо хотя бы немного там поработать, прежде чем начать нарушать единственное существующее правило.

– Я думала, единственное правило – мыть руки перед тем, как делать попкорн, – сказала Палмер.

– Ну, и это тоже, – согласилась Бри.

Мы сидели на последнем ряду в здании Стенвичского общественного театра, где стоял режиссерский столик Палмер. У всех остальных был выходной (точнее, у Бри была вечерняя смена в кинотеатре, а мне надо было выгуливать Берти в четыре), так что мы решили впервые в этом году выбраться на пляж. И когда мы договаривались об этом в общем чате, Палмер заныла, что она работает и поэтому должна целый день торчать в театре в полном одиночестве (Тоби не преминула ей напомнить, что она там со своим парнем, но Палмер не оценила замечание). Так что мы решили заскочить к ней по дороге и захватить обед из «Сэндвичей Стенвича». Но я и представить не могла, что вместе с тем я подписываюсь еще слушать скороговорки со сцены.