Татьяна Богатырева - Любой каприз за вашу душу [publisher: ИДДК]

– За свой светлый образ ты не переживаешь.

Он пожал плечами, продолжая смотреть мне в глаза:

– Не думаю, что от больного ублюдка ты ждала чего-то другого. Это Кей у нас сама респектабельность. Засранец, – в его голосе отчетливо слышалась гордость за друга. Она очень естественно сочеталась с хрипловатыми нотками возбуждения. – Но ты, похоже, спрашивала немного о другом… так ты его хочешь?

– А если я скажу «да»? – мой голос тоже сел. Сам, безо всякого лемонграсса.

– То я отвечу: «Я дам тебе все, что ты пожелаешь, мадонна, и Кея – тоже».

– Если тебе не будет больно…

– Нет. И я не буду ревновать тебя, это… глупо. Ты или любишь меня, или нет. Если любишь, то ревновать – значит не доверять и обижать тебя. А если нет – то лишь потерять тебя еще быстрее.

– Тебе неважно, с кем я?..

– Это самое важное на свете, чтобы ты была счастлива. Чтобы тебе было хорошо.

Его дыхание обжигало мое ухо, под моей ладонью бешено бился его пульс. О боже. Бонни. Сумасшедший псих. Ведь я тебе верю! Каждому слову, каждому вздоху. Верю, что ты любишь меня, и что у нас все будет хорошо. Даже несмотря на Ирвина. Верю, что ты придумаешь что-нибудь, чтобы сохранить вашу дружбу и жениться на мне. Я наивная дурочка? А плевать. Я хочу верить в сказку. Хотя бы сегодня, на моем первом балу.

И я не скажу «нет». Бонни прекрасно видит, как я реагирую на Ирвина, и врать ему – нельзя. Он достоин честности.

– Да. Мне нравится Кей. А чего хочешь ты?

Он ничего не ответил, в смысле – вслух. Просто взял меня за руку и повел за собой, на тот же балкон. Мелькнула мысль: вдруг место занято? Но думать ее я не могла. Шампанское. И Бонни. Или просто Бонни. Почему-то рядом с ним у меня в голове всегда пузырьки от шампанского, и по всему телу – мурашки, и жизнь легка и прекрасна… может быть Бонни – шампанское?..

Эта мысль понравилась мне так, что я засмеялась. И, едва мы вышли на балкон, потянула Бонни к себе, за волосы, а другой рукой – его шаровары, вниз… Но вместо того, чтобы усадить меня на себя, Бонни опустился на колени, скользнув лицом по моей груди и животу, поставил одну мою ногу себе на плечо – и коснулся меня между ног. Сначала дыханием, одним только дыханием:

– Мадонна… – глядя на меня снизу вверх. – Ты светишься.

И тут же – языком, сквозь разрез в шароварах, прямо через трусики.

Боже, как это было сладко! Контраст прохладного ночного ветра и обжигающих губ Бонни, его ладони на моих бедрах, поверх шелка, его маска и он сам – покорный, голодный…

– Бонни, – выдохнула я, закрыв глаза и вцепившись в его волосы: мир закружился, и я бы никак иначе не удержала равновесие, меня бы унесло, меня и так уносило куда-то к звездам… – Бонни! – повторила я, и тут моих губ коснулись другие губы, мужские, горячие, пахнущие кофе и шоколадом…

Наверное, он неожиданности что-то во мне сдвинулось, прорвалось – как плотина. Условностей? Воспитания? Морали? А черт бы с ними!

Я ответила на поцелуй, обняла Ирвина свободной рукой – и кончила, ярко и невероятно сладко, до звезд перед глазами. И мне показалось самым естественным на свете, что Ирвин – уже без камзола, в одной распахнутой рубашке – оказался между моих ног, там, где только что был Бонни, и вошел в меня, не разрывая поцелуя. На миг мне померещилось, что Бонни куда-то делся, и я удивленно застонала, на связную речь я была совершенно не способна. Но он вернулся. Тут же. Он обнимал и ласкал нас обоих, меня и Ирвина, целовал мои плечи, ловил губами стоны прямо из моих губ, терся о меня и Ирвина всем телом… Опустив руку, я нащупала его член, обхватила ладонью – Бонни застонал, толкнулся мне в бедро…

Ощущать их обоих было так странно и так прекрасно, словно вдруг нашей с Бонни любви стало в два раза больше. Нет, в десять, в тысячу раз больше! Словно рухнули к чертям собачьим все барьеры, все запреты и страхи, и стало можно – все. Все, что делает нас счастливыми!

И я позвала: Кей! Кей, сейчас…

– Мадонна, – откликнулся он.

Вместе с ним – Бонни. Почти в унисон.

И вдруг Ирвин замер. Я протестующе застонала, потянула его к себе за шею, хотела за волосы, но они были слишком короткими… и не удержала. Он отстранился, моей пылающей влажной кожи коснулся холодный воздух, я почувствовала себя моллюском в открытой раковине – что-то нежное, беззащитное, полностью во власти этих двоих мужчин, которые держат меня, не позволяя упасть… Всего миг с широко распахнутыми глазами, под оранжевым ночным небом Города Ангелов, миг, отпечатавшийся в памяти навсегда. Миг – и во мне оказался Бонни. Резко, до упора, до крика и судороги. И тоже замер – во мне. Нашел губами мои губы, коснулся языком языка, и вдруг вздрогнул, словно от боли, резко толкнулся в меня – и мои пальцы на его затылке поцеловал Ирвин.

Ирвин – в Бонни? О… черт… я почти чувствовала это сама. Почти была Бонни. Между мной и Ирвином, с нами обоими сразу. Чувствовала, как Ирвин движется в нем – и подавалась навстречу им обоим. Боже. Как хорошо…

Маска упала с Бонни, и я видела его лицо, его эмоции – боль, наслаждение, счастье… и что-то еще, непонятное и волшебное, словно просветление. Наше. Общее. На троих. А потом Бонни откинул голову Ирвину на плечо, а Ирвин дотянулся до моих губ и поцеловал, жадно и нежно, и шепнул:

– Мадонна…

Кончили мы тоже вместе, и несколько секунд – а может быть, веков? – не разрывали контакта, впитывали это странное ощущение: больше, чем секс. Больше, чем любовь. Свобода? Счастье? Доверие? Полная и абсолютная открытость миру, и в то же время – защищенность и безопасность. Словно сейчас мы, все трое, дома.

Не знаю, что это было. Только мне было до чертиков страшно, что оно больше никогда не повторится. И мне отчаянно не хотелось разжимать объятия и отрываться от Бонни и Ирвина. Почему бы нам не остаться вот так насовсем…

Но мгновение прошло, вернулись звуки ночного города, ветер принес запах из мексиканского ресторана, и наваждение схлынуло. Я вспомнила, что вообще-то на балкон в любой момент могут зайти, и хорошо, если гости, а не папарацци. Да и кто-то из гостей мог нарушить правила маскарада и принести смартфон. Может быть, репутации Бонни наш менаж де труа и не повредит, а меня вообще никто не опознает, но… в общем, я легонько толкнула Бонни в плечо, при этом отведя взгляд от Ирвина (глупо, я знаю, но мне вдруг стало ужасно неловко смотреть ему в глаза и видеть в них… нет, я не могла дать определение этому огню).

– Мне холодно.

Он неохотно вернулся в «здесь и сейчас», затуманенные глаза прояснились и зажглись привычным уже хулиганским огоньком.

– А ты светишься. Мне нравится.

– Мне тоже. Одевайся уже, dolce putta.

Вместо того чтобы одеваться, меня снова поцеловали. Сумасшедше нежно и долго, так долго, что у меня снова закончилось дыхание и стало совершенно все равно – увидят нас или нет, и что подумает обо мне Ирвин… Ирвин? Ну да, конечно же, у Бонни всего две руки, а я чувствую вдвое больше. И Бонни не может одновременно целовать мои губы и плечо. Боже мой. Что они опять со мной делают?