Селия Аарон - Магнат

— Когда я услышала, что вы уже едете сюда, набрала тебе горячую ванну. Как ты на это смотришь? — Рене провела меня по лестнице в мою комнату. Лаванда и ваниль пронизывали воздух и манили меня в ванную.

Ей не нужно было повторять дважды. Я сняла с себя джинсы и футболку и скользнула в ароматную воду. Застонала от чистого удовольствия, пока Рене суетилась, убеждаясь, что у меня есть полотенца и все, что нужно.

Наконец я махнула ей в сторону маленькой корзины.

— Садись и расскажи мне, что случилось, пока меня не было.

Она засмеялась и села.

— Думаю, сначала ты должна рассказать мне, почему вы так скоро вернулись. Я слышала, что возникли проблемы, но по взгляду на мистера Синклера похоже, что он кипит от ярости, которая его же и обжигает.

Я кивнула и откинулась на спинку ванной, позволив теплу расслабить мышцы. Я поведала о своих двухнедельных прогулках по кубинскому имению, купании в бассейне и занятиях всем, чем можно, лишь бы не думать о Вайнмонте. Когда я рассказала ей о восстании, она цокнула языком.

— Раньше такие неприятности случались, но это было давно.

— Когда это было?

Ее темные глаза внимательно изучали меня, и она нахмурилась, как будто пыталась сделать выбор.

Я попросила ее рассказать мне что-нибудь, что угодно. Для меня информация была на вес золота. Как и всегда в этом доме.

Она вздохнула.

— Ну, думаю, это не имеет значения. Я расскажу. Может быть, это поможет.

Я наклонилась вперед и уперлась подбородком в колени. Рене, должно быть, соскучилась по мне, раз была так настроена пролить для меня свет на столь желанную информацию.

Ее пальцы уже вели войну друг с другом.

— Когда Ребекка стала Сувереном, у нее была проблема с соседней плантацией сахарного тростника в Бразилии, принадлежавшей другой семье, Розѐ. Они неуклонно поглощали открытые сельскохозяйственные угодья вокруг полей Вайнмонта и удерживали хватку на урожае в той конкретной области с помощью полувоенных формирований. Это было беззаконное место, далеко в глубине страны. До сих пор им и остается. Во всяком случае, как только Ребекка стала Сувереном, Розѐ уже делали все возможное, чтобы вывести Вайнмонтов из Бразилии. — Она стала сильнее заламывать руки.

— Продолжай.

— У Суверена есть определенный спектр власти. — Женщина остановилась, явно задаваясь вопросом, какую информацию может открыть.

— Какой власти? — я должна была поддержать ее в разговоре.

— Ну, Суверен может приводить семьи.

— Например, Вайнмонтов?

— Да, — она избегала моего взгляда. — Например, их.

Женщина почесала шею, прежде чем опустить руку на колени.

— Суверен может также изгнать их.

— Что происходит, когда семью изгоняют? — спросила я.

— Это означает, что, стоит Суверену захотеть, права на активы и жизни семьи будут отняты.

Я склонила голову при мысли о таком одностороннем способе правления.

— Почему бы Суверену просто не сделать этого для всех, забрать все и покончить со всем к чертям собачьим? Покончить с проклятым Приобретением?

— Потому что Суверен может сделать это только с одной семьей на протяжении всего своего правления. Он может привести одну семью и только одну изгнать. Понимаешь, это помогает держать всех в узде.

Это имело смысл. Изгнание семьи укрепляло богатство и положение Суверена. И простой угрозы было вполне достаточно, чтобы держать семьи под ногтем. Возможность добавить союзника? Бесценна. Это было похоже на выставление фигур вокруг короля на шахматной доске.

— Что происходит с семьей, которая получает пинок под зад?

— По-разному. Некоторым разрешено уйти, попытаться заново стать на ноги. Некоторым не повезло. Суверен контролирует состояние, в его руках жизнь или смерть… — Она опустила свой омраченный печалью взгляд на пол.

— Что случилось с Ребеккой и Розѐ? — Вода не могла остыть за такое короткое время, но я все равно чувствовала холод в позвоночнике.

— Вайнмонты не всегда были одной из основных семей. Некоторые из старейших семей смотрели на них свысока, пытаясь воспользоваться преимуществами…

— Семьи типа Розѐ?

Рене кивнула, но по-прежнему избегала моего взгляда.

— К тому времени, когда Ребекка стала Сувереном, она была другим человеком. Раньше она работала с местными фермерами и пыталась разобраться в проблемах, которые Розѐ создавали на плантации. Но после судов она решила сделать из них пример. Она выждала, пока они спровоцируют еще одну проблему с поставками: грузовики Розѐ блокировали дороги и не давали рабочим доставлять сахарный тростник на перерабатывающий завод. Она приехала на ферму, ворвалась, как и всегда, взяла с собой мистера Синклера. Я говорила ей, что он слишком молод. Она не послушала. Этот бедный мальчик… — Наконец, она ответила на мой взгляд, ее темные глаза блестели от сдерживаемых слез.

— Что случилось?

Рене глубоко вздохнула.

— Я действительно не должна рассказывать тебе об этом.

— Скажи мне. — Мне нужно было знать всю оставшуюся историю, словно от этого зависел мой следующий вдох.

Ее взгляд взметнулся к потолку, а затем снова ко мне, и она позволила своему голосу звучать чуть громче шепота.

— Она загнала всех фермеров на территорию Вайнмонтов, вооружила их и направила на плантацию Розѐ. Через несколько часов плантация была сожжена дотла. Поля обуглены. Рабочие убиты. Господин Розѐ все время был там. Он так и не вернулся. Через месяц плантации Розѐ стали плантациями Вайнмонтов, а клана Розѐ больше не существовало. Маленький мальчик, ушедший со своей матерью, тоже не вернулся.

— Почему ты рассказываешь мне это сейчас? — Я не могла сдержать гнев в своем голосе. Она скрывала гораздо больше информации, но выдавала ее по чайной ложечке, и я чувствовала голод уже спустя несколько секунд после каждой порции.

— Потому что я видела, как мистер Синклер смотрит на тебя. Видела, каким он был в течение двух недель, когда тебя не было. Он нуждается в тебе, Стелла. Больше, чем когда-либо в ком-либо нуждался. Я думаю… Надеюсь, — она сбивчиво подбирала слова. — Я надеюсь, что ты можешь стать той единственной вещью между ним и его вечным сожалением. Я не была достаточно сильна, чтобы спасти Ребекку. Но ты другая. — Слеза скатилась по ее щеке, застыв у маленькой ямочки у рта, прежде чем упасть на пол.

— Ты хочешь, чтобы я спасла его ? — Я не могла заставить свой мозг понять смесь стокгольмского синдрома и откровенного испорченного безумия, сказанного ею только что. — Я его пленница, игрушка, муравей, на котором он любит использовать свое увеличительное стекло. У меня нет силы спасти себя, не говоря уже о нем. Какие бы чувства он ко мне ни питал, ничто не сравнится с темнотой внутри него. Ты ее видела.