Нермин Безмен - Курт Сеит и Шура

– Здесь настоящий рай, Курт Сеит!

Светловолосый офицер, тоже пораженный видом, остановил коня рядом с Сеитом, остальные последовали их примеру. Блондин, несколько более крупный, продолжал:

– Если бы я был на твоем месте, вместо того чтобы мокнуть в Санкт-Петербурге, я бы вернулся на родину и наслаждался этой красотой.

Сеит улыбулся. Офицер, очень похожий на своего светловолосого друга, только более худой, воскликнул:

– Миша, Миша! Санкт-Петербурга больше нет, теперь есть Петроград!

– Знаешь, Владимир, я не могу привыкнуть к этому Петрограду. Кому и по какой причине мог не понравиться Санкт-Петербург? – вздохнул Михаил.

– Ни по какой, кроме того, что это немецкое название.

– Пусть так! Но его использовали столько лет, и до сих пор оно никому не мешало.

– Сейчас мы воюем с немцами, дорогой Миша. Полагаю, тебе не надо об этом напоминать.

Но Михаил был упрямцем:

– Нет, дорогой Владимир. Мне не надо напоминать, особенно в последние дни перед тем, как нас отправят на Карпатский фронт. «Война» теперь последнее слово, которое мне хочется слышать. Просто не могу понять, почему название, которым мы пользовались так долго, нужно менять только потому, что мы воюем с немцами.

Сеит, который до того молча и задумчиво прислушивался к разговору, вмешался:

– Может, они боятся, что немецким названием город будет больше притягивать немцев? Что скажешь?

Все рассмеялись.

На этом объяснения закончились. Сеит нетерпеливо развернул коня и крикнул другу, стоявшему между Михаилом и Владимиром:

– Ну-ка, Джелиль, давай покажем нашим друзьям наш обычай приветствовать гостей! Ты готов?

Джелиль подмигнул и улыбнулся в знак согласия. Его черные глаза, обрамленные длинными ресницами, были слегка раскосы, а когда он улыбался, глаз почти не было видно. Волосы Джелиля были черными как смоль. Курт Сеит с Джелилем церемонно отсалютовали друг другу, затем объехали друг друга кругом. Сеит достал из кармана платок, поднял его и скрылся за деревьями, Джелиль последовал за ним. Остальные бросились следом. Когда они выехали из рощи, Сеит бросил платок. Джелиль, ехавший за ним, придержав лошадь, наклонился в седле и поймал его. Потом вернулся в седло, вскоре обогнал Сеита и на некотором расстоянии бросил платок. На этот раз была очередь Сеита. Через несколько секунд Сеит выпрямился, помахал платком друзьям, а потом скрылся в роще. Остальные, бывшие зрителями этого состязания, пустив взволнованных лощадей вскачь, радостными криками огласили тихую рощу.

Четыре всадника неслись галопом по долинам вдоль моря. Они притормозили, только достигнув главной улицы Алушты. Расположенные на ней дома, окруженные деревьями, утопали в садах. Прохладный весенний ветер в тени приятно освежал после скачки под солнцем.

Миша несколько раз глубоко вдохнул аромат весеннего цветущего сада и проговорил:

– Повторяю, Сеит, тут настоящий рай.

– Вы можете бывать здесь когда угодно. Даже если меня дома не будет, отец и моя семья будут только рады принять всех вас.

– Я запомню.

Тут в разговор вмешался Владимир:

– Друзья, а почему Петр не поехал с нами?

– Не знаю, – пожал плечами Сеит, – он говорил, что ему надо в Москву.

– Ему слишком часто понадобилось ездить туда в последнее время. Не понимаю, что у него там за дела? – В глазах Джелиля появилось удивление.

– Да, он подозрительно ведет себя в последнее время. Отдалился от всех… Все не так, как обычно.

Владимир согласно закивал:

– Да, он стал странным. Я тоже что-то чувствую. А ведь он всегда был с нами близок. Особенно с тобой, Сеит. Вы ведь были как братья. А теперь он ведет себя так, будто все позабыл.

Сеит решил защитить друга:

– Вы слишком суровы к нему. Я полагаю, он страдает оттого, что покинул армию. Он несчастлив, занимаясь делами отца. Наше общество, вероятно, напоминает ему о той жизни, которую он потерял. А его новая жизнь не дает ему возможности быть с нами, как раньше.

Эти объяснения явно не удовлетворили компанию. Джелиль насмешливо скривил губы:

– Пусть так. Но в его глазах что-то изменилось. В Петре появилась какая-то враждебность. Я чувствую что-то сомнительное в нем.

Сеиту не хотелось спорить. Ведь он тоже видел, что старый друг, с которым они были вместе с первого года в училище, странно изменился. Он не хотел говорить никому, что тот принимает участие в митингах с матросами в порту. Впрочем, Петр имел полное право бывать там, где ему хочется. Так что Сеит промолчал.

Обсаженная по обеим сторонам деревьями аллея выходила на большую площадку перед домом с мраморной лестницей, и в центре этой площадки была устроена розовая клумба, выложенная декоративным камнем. Цветущие азалии полыхали в больших мраморных горшках по обеим сторонам лестницы. Плющ и жимолость вились до второго этажа. Высокую входную дверь из резного дерева украшал цветной витраж. В последние часы весеннего дня сад благоухал теплыми манящими ароматами, а деревья, высившиеся над домом, несли прохладу и свежесть.

Молодые люди спешились, когда донесся голос Джемаля-кахьи:

– О, кто к нам приехал? Мой дорогой господин, добро пожаловать домой! Мы так скучали.

Сеит шел навстречу Джемалю-кахье, который бежал к нему с распростертыми объятиями, светясь от счастья. Джемаль обнял Джелиля и вежливо поприветствовал остальных гостей. С тех пор как Сеит видел кахью в последний раз, тот постарел, но еще был в хорошей форме. Подбежали двое молодых конюхов. Кахья приказал:

– Быстро расседлайте лошадей, почистите их и накормите! Конюхи увели всех лошадей в конюшню.

– Скажи мне, Джемаль-кахья, как домашние? Все ли хорошо? – спросил Сеит слугу.

Джемаль радовался, будто встретил родного сына:

– Все хорошо, Курт Сеит! Все в порядке. Твой отец немного постарел, но кто из нас не стареет? Даже твои годы идут.

Когда они, разговаривая, поднялись в дом, то обнаружили, что перед дверью собрались все домашние. Старший Эминов, Захиде, братья и сестры, муж старшей сестры Ханифе, Осман с женой Мумине, Махмут – все торопились обнять Сеита. Они так радовались, словно Ураза-байрам наступил. Джелиль был у Эминовых не впервые. Остальных гостей представили хозяевам, а затем все отправились на веранду, выходившую в сад.

Захиде не могла отвести глаз от сына. Она очень давно не видела его и сильно тосковала. Ей теперь шел сорок второй год, но выглядела Захиде хорошо. Она до сих пор была довольно стройна и даже в чем-то изящна. Кроме нескольких седых прядей, ничто не указывало на ее возраст. Ее старшая дочь Ханифе, цветущая красавица двадцати пяти лет, сидела рядом со своим мужем, на которого смотрела влюбленными глазами. Младшей Хавве только-только исполнилось четырнадцать лет. Несмотря на юный возраст, она уже была достойна слов «прекрасна, как полная луна». Взгляд ее больших синих глаз на белоснежном лице отражал покладистый и добрый нрав, светился счастьем. Из-за присутствия Джелиля и незнакомых молодых людей она волновалась и краснела. Жена Махмута Мумине была высокой белокожей черкешенкой с длинными черными волосами. Сидя на одной скамье с Махмутом, которому только-только исполнилось шестнадцать, она казалась его сестрой.