Александра Мурри - Вдохнови меня [СИ]

Он промолчал.

Павлу вспомнилось, как он маленький ехал с родителями на концерт в другой город. Из окна машины, проезжая какую-то разваленную коробку остановки на обочине, он увидел привязанную тощую собаку. Довольно крупная, она была вынуждена привставать на задние лапы, чтобы короткая веревка не душила ее за шею. Вокруг лес, осень, холодно и сыро. Павел дернулся и стал показывать маме с папой на бедную собаку с торчащими ребрами. Они не остановились.

Куда нам? Уже итак опаздываем, нарядно одетые, приготовились слушать прекрасную музыку в изысканном обществе.

После этого случая Павел не помогал, например, в магазине кому-либо собирать рассыпавшиеся апельсины…

Маша и Павел разные. Ей нравилось ходить пешком, ему нравилось ездить с комфортом на машине. Она любила уютно есть у себя на кухне, до этого сама, приготовив себе еду. Часто звала к себе и угощала соседей. Он в основном питался один и вне дома. Любил шикарные рестораны, где бесшумно передвигались вышколенные официанты, царила почти библиотечная тишина, нарушаемая только звяканьем приборов и неспешной беседой. Маше нравилось, когда вокруг веселая суета, пусть и бессмысленная, но живая, добрая и теплая. Чтобы звучали голоса или музыка. Павел это ненавидел, предпочитал тишину и зримую дистанцию со всеми и во всем. Он, как само собой разумеющееся, воспринимал, когда его обслуживали, угождали. Маша начинала чувствовать неловкость и неудобство, даже какую-то вину перед обслуживающими ее людьми.

Павел как доминанта, Маша как тоника, в которой доминанта находит успокоение, покой. Дом. А он всем существом стремится к ней. Но вопреки собственным опасениям, не растворяется, не теряет себя. Доминанта продолжает звучать, только теперь вместе с тоникой. Образуя чистый и сильный интервал.

Они звучали на равных. Рядом с Машей Павел становился лучше, чем был. Начинал, например, замечать в официантах и портье людей, чаще отвечать на улыбки ответной улыбкой. Пусть и скупой, дежурной. Больше задумывался о своем отношении к окружающим, к друзьям и родителям. Справедлив ли он?

Павел не хотел оставаться без Маши ни на минуту, хотя и приходилось расставаться довольно часто. Все-таки, у каждого из них была своя, отдельная от другого, и уже налаженная жизнь.

Во время расставаний он чувствовал, как нить между ними начинает вибрировать, натягиваться. Звучание тоники и доминанты, — образуемой ими квинты, — утихало, но не пропадало совсем. Никогда. В то время, когда же они были вместе, этот накал между ними, чистый совершенный звук, ощущали все вокруг.

Это почувствовали или услышали, или увидели родители Павла. Встретились на нейтральной территории в кафе. Павел хотел иметь возможность в любой момент встать и уйти, увести от них Машу. Если быть честным, то он ожидал от своих родителей скандала. Как же, его избранница не музыкант, девчонка с улицы, никому не известная переводчица с финского, тю! Как же перспективная и по всем статьям подходящая Наталья?

Всех этих слов он не услышал, даже не ощутил их непроизнесенными. Его родители, от которых столько лет отбивался, которых столько лет тихо терпел и игнорировал, они оказались другими. Павел серьезно растерялся. Капитально и надолго.

И мама, и папа вежливо встретили, улыбались, мать нежно поцеловала его Машу в обе щеки. Даже прослезилась. С Машей нашли общий язык, беседовали на интересные обеим сторонам темы. Пусть пока осторожно и прощупывая почву, приноравливаясь и узнавая друг друга, но это было нормально. Неожиданно хорошо. Никакого высокомерия и в помине нет. Никакой фальши.

После встречи Маша ему сказала, что родители очень любят его и гордятся им. И что, пожалуй, Павлу стоило бы это больше ценить, ведь они не вечны. Она сказала это ненавязчиво, без упрека, мимоходом. Но Павел почувствовал себя свиньей.

Маша его ангел, в этом он убеждался каждый день.

С позицией Павла все яснее некуда. Однажды так крупно сглупив и ошибившись, он сделал выводы. Непростые и стоившие слишком много им обоим, но урок он уяснил на всю жизнь. И повторять его не собирался.

Павел разбрасывал всю работу, занятия, обязательства, репетиции. Организовывал и перекраивал все так, чтобы когда была свободной Маша, быть свободным и самому.

Он отпустил себя полностью, перестал ограничивать эмоции, прятаться за стену, от которой, кстати, остались одни руины. Перестал отрицать свои чувства, перестал бояться. И плюс к опьяняющей свободе, почувствовал себя пещерным человеком. Потому как желания и эмоции оказались настолько первобытными, даже примитивными, сильными… Хотелось украсть Машу только для себя, взвалить на плечо и утащить в пещеру, спрятать ото всех, ограничить ее мир только собой. Не делиться ни с кем ее временем и вниманием, получить ее всю в свое безграничное владение. И эти желания были настолько крышесносящими, усиленные еще и долгим сдерживанием всех абсолютно эмоций и страхом вновь потерять любимую.

Павел еле мог противостоять таким порывам и желаниям. Также сильно хотелось ее защитить. Прежде всего, от своей же глупости и черствости. Он очень ясно осознал, что до встречи с Машей относился равнодушно к чувствам других. То есть, абсолютно.

Было безразлично, если он кого-то ранил или обидел. Тактика — цель оправдывает средства — хороша в карьере, но не облагораживает личность. Он и не был благородным.

Отпустив себя, уже с трудом справлялся с собственническими замашками. Эмоций оказалось настолько много, они плескались в нем через край. Ладно, если бы Паше было пятнадцать или даже семнадцать лет, но ведь ему двадцать девять! Право, даже его тонкий и продуманный план по возвращению его девушки, под угрозой срыва.

Доходило до абсурда. Встречал утром у общежития, приезжая заблаговременно, боясь ее пропустить. Отслеживал ревнивым взглядом любого мужчину поблизости — сосед-студент, пенсионер-вахтер, неважно! Важно, не задержал ли тот взгляд дольше положенного на ЕГО девочке. Подолгу сидел в машине и смотрел в окна Маши. Забирал завтракать в кафе или покупал по дороге булочки и кофе и зазывал Машу в парк. Посидеть вместе на скамейке.

Такое поведение совсем не характерно для Павла. Он рациональный, сдержанный и далеко не романтичный человек. Во всем, что не касалось его Маши.

Встречал ее вечером и с трудом отпускал обратно в общежитие на ночь. Каждый раз прикусывал язык, не давая вырваться уговорам переехать к нему. Маша итак позволяла гораздо больше, чем он заслуживал. Паша понимал это, но не мог физически от нее отлипнуть, дышать хотел исключительно ее запахом. Носил ее шерстяной шарф.

А когда играл, перед внутренним взором маячили ее серые глаза и умопомрачительные губы. Озабоченный идиот.