Айя Субботина - Осень и Ветер

— Через год на свет появился Али, а еще через два — Наиль, — продолжает Карина. Она все еще улыбается, но ее взгляд постепенно гаснет, наполняя глаза невыплаканными слезами. — Мой маленький Наиль, который чуть нее удавился в пуповине, а потом чуть не умер от воспаления легких в полтора года. Когда он упал с качели и врачи не хотели давать никаких прогнозов, я … просто спрятала свою любовь. Потому что струсила.

Карина растирает ладони, словно ей холодно, хоть в доме так тепло, что я даже сняла с Хабиби кофту.

— Тяжело любить слабого ребенка, Ева. Это все равно что ловить акулу насаженным на крюк собственным сердцем: знаешь, что рано или поздно она его сожрет, но поделать ничего не можешь. Но еще тяжелее на самом деле не любить. Гораздо тяжелее, чем убедить остальных. Мой Наиль всегда был лучшим, что послал мне Аллах. С душой, огромной как небо. Там на всех хватило бы любви. Но… — Карина вздыхает, собирается с силами для следующего рывка. — Такой он бы не выжил. Не стал бы сильнее, потому что любовь делает нас слабыми и слепыми. А слабость — совсем не то, что нужно парализованному ребенку.

Я притихаю, обескураженная ее откровением.

— Наверное, это тяжело понять, — говорит Карина, продолжая поглядывать в сторону Хабиби. Дочь уже сообразила, что к чему и вовсю таскает бусины туда-сюда, хоть все еще не оставляет попыток снять парочку и попробовать «на зуб». — Тяжело принять, что и отсутствие любви может сделать сильнее.

Если честно — да, тяжело. Я всегда любила безоговорочно, сразу всем сердцем. Была готова умереть за своих детей: сперва за Марину, за чью жизнь я сражалась буквально с первого ее вздоха, потом — за Хабиби, хоть с моим Сквознячком никогда не приключалось бед. Я бы не смогла любить иначе, но ведь я не Карина.

— Я любила Али, — продолжает Карина. — Любила той любовью, что могла бы разделить на двоих. Но Наиль… Ему нужно было выживать, а не просто жить. Тимур говорил, что его сыновья должны стать волчатами, пройти первую кровавую охоту и заматереть в настоящих волков. Наиль бы не смог. Он родился другим. И для другого.

Я невольно вспоминаю все рассказы Ветра о своей работе, даже если их было не так уж много. Даже когда ему было плохо от того, что он сделал не все, что мог, мой Ветер все равно жил там, детской больнице со скальпелем в руках. Теперь кажется просто невероятным, как после всего этого он смог оторвать крылья мечте и начать новую жизнь.

Невероятным, но закономерным.

— Он был прекрасным врачом, — говорю я очень осторожно, боясь спугнуть возникшее между нами доверие.

Возможно, это такая уловка, чтобы усыпить мою бдительность? Задурить мне голову разговорами и фальшивым откровением, чтобы вложить туда какую-то разрушительную идею, но я гоню прочь эту мысль. Может, слишком наивно с моей стороны, но в эту минуту хочется быть доверчивой, хочется верить, что мы можем говорить по душам без оглядки на религию, воспитание и неприязнь.

— Нам всем приходится чем-то жертвовать ради семьи. — Карина отрывает кусочек лепешки, долго держит его зажатым между кончиками пальцев, но так и не кладет в рот. Оставляет на блюдце. — Наиль с рождения борется: сперва с болезнью, потом за нашу с отцом любовь, потом за право жить, как ему хочется. И вот теперь, — она поднимает взгляд, смотрит на меня проницательным взглядом, — борется за тебя.

Я знаю, что борется.

И знаю, что не оглядывается на методы и способы, не устраивая шоу из своих чувств, не бравируя каждым сделанным поступком. Он просто делает то, что должен делать мужчина: разводит тучи над нашими с Хабиби головами. Понимаю это только теперь, хоть правда всегда лежала у меня под носом. Стал бы Наиль вот так же, как Ян, вскрывать старые раны, лишь бы очернить другого мужчину в моих глазах? Ответ настолько очевиден, что нет смысла произносить его даже в уме.

— С моим сыном никогда не будет просто, Ева.

Я вздрагиваю, потому что это впервые, когда Карина произносит вслух мое имя. И по ее глазам вижу, что делает это нарочно, именно сегодня, именно сейчас, добавляет в наш разговор особенную приправу.

— Знаешь, почему ему было плохо с Лейлой?

Это имя неприятно царапает нервы. Имя и тот факт, что Наиль до сих пор связан с этой женщиной, хоть мне хочется верить, что после нашей ночи поцелуев он все-таки поставил точку. Иначе я просто не смогу. Но как спросить его об этом, если я сама пока чужая жена?

— Она делала его слабой. — На лице Карины появляется отвращение. — Хотела переиначить в того, кем он не был готов стать. Поэтому я так не хотела видеть тебя его женщиной: не мусульманкам сложно быть рядом с мужчинами нашей веры. Ваша вера не учить послушанию, не учит доверять мужчине не только свою жизнь, но судьбу детей, благополучие семьи. Мусульманский мужчина имеет полное право запретить своей жене работать, потому что это может принижать его достоинство. Может захотеть, чтобы она сидела дома, обеспечивала уют и рожала детей. Ты к такому нее готова.

Я пожимаю плечами.

— Не готова. — Смысл врать об очевидных вещах? Я бы никогда не согласилась променять свою теперешнюю жизнь на участь безголосой содержанки.

— Но Наиль ради тебя готов пойти против обычаев. Хотя, конечно, большую их часть мы соблюдаем номинально. — Карина улыбается, взглядом давая понять, что «вскрыла» для меня тайну. Тайну, о которой мы обе прекрасно знаем. — Он защитит тебя и дочь любым способом, Ева, пойдет против наших обычаев и порядков. Мне кажется, он бы и жизнь…

Карина вздыхает, но все-таки не отваживается закончить фразу.

— Я знаю, — отвечаю я. Знаю, что мой Ветер ради нас сделает, что угодно, соберет букет из звезд и комет, перевяжет лентой Млечного пути и вручит без слов.

— Ты любишь не простачка с печки, — неожиданно уже более жестко, говорит Карина. — Ты любишь Садирова, а с ним никогда не будет легко.

Киваю. И это тоже не новость, хоть я рада, что его мать сама начала эту тему. Так я понимаю, что мы настроены на одну волну и понимаем друг друга.

— Что бы там ни было между вами, если он тебе нужен — борись за него с ним самим. Ему нужна женщина, которая примет его всякого: и хорошего, и плохого. Женщина, которая не боится трудностей.

— Простота для слабаков, — говорю себе под нос я, уверенная, что Карина не оценит мою колченогую попытку пошутить, но она все слышит и одобрительно улыбается.

В наш разговор вторгается звонок телефона.

Это Наиль. Я знаками показываю, что мне нужно выйти поговорить и ухожу на кухню.

— У тебя все в порядке? — спрашивает он вкрадчиво. Когда я утром сказала, что хочу поехать в гости к его матери, потому что она давно приглашает, и отказываться просто неудобно, Наиль, как мог, дал понять, что не в восторге от этой идеи. Но спорить не стал. Попросил лишь пропускать мимо ушей все, что она будет говорить, и, если станет совсем плохо, уезжать не прощаясь.