Лаура Тонян - Говори со мной по-итальянски

И даже вечером, во время барбекю в кругу семьи мне не удается выкинуть эту стерву из головы.

Пояснения к главе

[1] — Коммуна, расположенная в 95 км южнее Рима, в окружении красивейшего Национального Парка Чирчео. Она известна тем, что каждый год на отдых сюда приезжают мировые знаменитости из сферы шоу-бизнеса и кино. Здесь есть хорошие песчаные пляжи и особый микроклимат, созданный благодаря пресному озеру Паола, протянувшемуся вдоль береговой линии на 7 км.

[2]— Напиток на основе апельсинового сока, воды, сахара и углекислого газа. Это более натуральный аналог фанты, изобретенный в 1932 году. Компания Санпеллигрино (Sаnpеllеgrinо) производит аранчату в двух вариантах: обычный и горький. Благодаря высокому качеству воды и натуральному вкусу апельсина напиток обогнал по продажам своего американского собрата.

Ева

Забежав в квартиру, я бросаю на входную тумбу ключи.

Через коридор стараюсь тихо пройти в свою комнату. Прикрыв ладонью рот, чтобы сдержать рыдания, я выбираю тот путь — не через гостиную, — который поможет мне избежать встречи с отцом. Стоит мне запереться в спальне, как тут же я понимаю, что мой план провалился. Я отхожу к окну, спускаюсь вниз и откидываюсь на боковую часть широкой кровати. Слезы стекают по лицу, и я сильно зажмуриваю глаза. Накатившая внезапно боль сильнее прежней! Папа барабанит в дверь, он что-то говорит, но я не различаю слов. Не хочу. Не хочу никого слышать.

Я знала, что мы в любом случае однажды встретимся, но не думала, что так скоро! До начала учебы… Пьетра решила, что ее брат с друзьями будет отличным дополнением для этого жаркого дня. Она не сочла нужным предупредить меня, что эти уроды явятся… Никто из них не счел это разумным. Я знаю, что подруги не в курсе события из прошлого, но для меня сегодняшние полчаса были настоящей пыткой. Сначала я продолжила читать книгу, когда поняла, о чем речь, и кто идет к нам. Я делала вид, что мне интересно и увлекательно, хотя моя душа разрывалась на части в ту самую минуту. Разлеталась на осколки, который ветер унес в синее море, плескавшееся около нас. Но в действительности каждая клеточка моего тела была напряжена. Небольшой шрам на бедре, возможно, привел бы ничтожных м*даков к выводам. Если они, пьяницы, еще ничего, конечно, не забыли! Пытаясь прятать отметину, оставленную ими, мне приходилось ощущать себя, как на иголках. Однако эти расспросы, настойчивые взгляды, протянутая рука Маркуса — это уже было перебором… Я не выдержала. Я готова была разрыдаться прямо там и должна была уйти. Зачем? Зачем я потратила последние отложенные карманные деньги на неделю, чтобы добраться до Остии?! Мне нужно было остаться. Это было бы правильным решением.

Я закрываю ладонями лицо, разрешая себе выплакаться в них.

Разрешая себе хоть немного представить, что папа не ломится обеспокоенно в комнату. Но реальность наступает быстрее: он безуспешно снова и снова поворачивает ручку, требуя, чтобы я вышла к нему. Чтобы "деревянный барьер" исчез. Ощутив, как новая волна слез близко, я прикладываю ладони к ушным раковинам. Касаюсь запястьями скул и пальцами обхватываю затылок.

Из меня чуть было не вырвался рык. И я нисколько бы не изумилась этому.

Страшно… Плохо… Неприятно… Боже, как неприятно! Я справилась с этим, я это переборола, но когда Марк предложил мне пожать его руку… Ту самую, пальцы которой касались меня! Это он стягивал с меня нижнее бельё. Он! Чёртовы психи. Адские псы, не иначе. В ту ночь они были именно такими и сейчас, изменившись внешне, остались таким же ничтожеством. Разве можно их назвать людьми? Разве такое прощают?

"Девственница или нет?!", — всплывают в сознании слова, сказанные тогда.

Пошли вы! Пошли вы! ПОШЛИ ВЫ!

Плотно сомкнув губы, я не придаю значения тому, что из меня рвется всхлип. Он прорывается через нос, отчего приходится прокашляться. Полностью позабыв о родном человеке за дверью, я вскидываю высоко руку и жестко быстро приземляю ладонь на ковер. Характерно-громкий звук от прикосновения кожи к полу, покрытому плотным грубым материалом раздается в спальне. Он впивается в пальцы, создавая боль, причиняя ощущения колкости. Острые концы режут руку. Но так лучше. Намного лучше, чем чувствовать себя грязной и помнить. Каждую мелочь помнить.

"Девственница или нет?!"

— Да что случилось, Ева?! — словно сквозь сон сумела расслышать реплику отца.

Остальные я, и вправду, пропускала мимо ушей. Не нарочно блокировала, не пуская в сознание. Однако это его предложение, вылетевшее из, уставшего кричать, горла, игнорировать невозможно. Не смогу и не буду.

— Папа, дай мне минуту, — мой голос дрожит, когда я отвечаю.

И уже не боязно, что по судорожному дыханию он сможет узнать о моем состоянии. Моему папе и так все понятно. Но как теперь оправдываться? Какую ложь придумать в этот раз?

Целесообразнее было бы, как раньше, спрятаться в ванной, залезть под струи горячей воды и рыдать, не вызывая подозрений. Сегодня я пошла на поводу у эмоций. Больше такого не повторится.

Как и обещала, спустя почти шестьдесят долгих секунд, просчитанных мною в уме, я поднимаюсь с пола. Медленно выпрямляюсь, вытирая щеки, подтирая нижние веки. Мне не нужно смотреться в зеркало, чтобы увериться в потекшей туши.

Выгляжу я, наверное, весьма паршиво, но пошло все к черту!

Вдохнув и выдохнув, я делаю усилие над собой и поворачиваю замок под медной ручкой двери. Ее открыть не потребовалось.

Взволнованный и удрученный папа чуть ли не вырывает "деревянный барьер" вместе с петлями. За свою выходку уже хочется просить прощения на коленях, а слезы опять подступают к глазам. Все потому, что редкие волосы отца, похоже, поседели вконец. Я обязана была вести себя иначе, но эти бушующие волны внутри… Сумасшедший шторм! Я не могла его контролировать.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, папа сам придвигается ближе, внимательно всматривается в мое лицо, дышит с трудом, подбирает слова, еле волоча языком. Как будто пьян.

Но он всего-навсего жутко испуган. Я кладу свои ладони поверх его и заставляю себя улыбнуться. Выходит убого, но я, правда, старалась.

— Что…? Что же такого…? Что же такое случилось?.. — через время удается произнести отцу.

Он тяжело сглатывает, не отрывая от меня взгляда ни на мгновение, будто я могу исчезнуть.

Мотнув коротко головой, останавливаю себя. Нельзя вновь играть в молчанку. Истину я раскрыть не в состоянии, но просто забыть о его вопросе — совершено подло.

— Я… Так вышло, папа, — повернув голову, нежно целую ребро огрубевшей ладони зрелого и работящего человека. — Можно я не буду..?

— Нельзя! — резко прерывает меня он.

Взгляд его ожесточается. Остается только одно — рассказать о наиболее правдоподобном варианте и самом выигрышном.