Айя Субботина - Мальвина (СИ)

— Ты мне не нравишься, — заявляет Маша-потеряша и гордо вскидывает нос. — И я тут подумала и решила, что соглашусь на предложение Сергея.

— Брось, Мальвина, у него мозг меньше, чем у стегозавтра[1].

Она пытается сказать что-то в ответ, но только смешно, как золотая рыбка, открывает и закрывает рот. Догадываетесь, о чем я сейчас думаю, учитывая всю печальную предысторию моего недотраха? Догадались? А теперь умножьте на два — не ошибетесь. Мужчины все думают «об этом», а те, которые говорят, что не думают, на самом деле думают чаще остальных.

— Тебе нужна футболка, — хватается за спасительную соломинку мое сокровище.

— Это тебе она нужна, — насмехаюсь я.

Женщины куда искуснее мужчин в науке обмана, но даже их предают тела.

Я не без удовольствия провожу пальцем по открытой части ее предплечья, радуясь тому, что кожа у моей Маши мягкая и упругая. Даже не сомневаюсь, что и задница у нее такая же тугая и гладкая, как яблочко. Кстати, о заднице.

Основная прелесть в превосходстве ростом над противником — внезапность и безнаказанность. Мне ничего не стоит скрутить Мальвину морским узлом, потому что она фактически и так подо мной. Женушка сопротивляется, клацает зубами, пытаясь укусить, но я крепко держу ее запястья в одной ладони, а второй прижимаю к себе, разворачиваясь. Присаживаюсь на край ванной, перекладываю чудо через колено и тяну вниз ее джинсы.

— Извращенец! — вопит Маша.

— Перестань ерзать, солнышко мое невоспитанное, иначе буду вынужден доказать свое негейство не словом, но делом.

Конечно она не слушается, и уже сейчас я понятия не имею, как встану с таким стояком, но это задача номер два. На повестке дня — урок послушания. Помните, я говорил, что собираюсь ее воспитывать? Самое время уточнить, что говорил не иносказательно, а в самом что ни на есть буквальном смысле. Не сомневаюсь, что мама и папа уделяли достаточно времени ее воспитанию, но в их «Домострое» явно отсутствовала глава о послушании.

Моя Маша носит белые в розовую полоску трусики с надписью стразами: «Играю на нервах». Так вот оно что, подсказка все это время была у меня под носом.

— Ты отсюда живым не уйдешь, — извивается паршивка, доводя мое терпение до белого каления.

— Уйду или нет — это бабка надвое сказала, а вот свою порцию воспитания ты получишь прямо сейчас. Первое: никогда не ставь меня в дурацкое положение, например, приводя на день рождения матери даже не сказав об этом.

Звонкий шлепок по ее хорошенькой заднице играет в ушах музыкой. Уверяю, ее пощечина была тише. Я не хочу причинить ей боль, поэтому шлепаю не всей ладонью, а лишь пальцами. Следы останутся, но сидеть она сможет.

— Я тебя ненавижу! — скулит Маша.

— А я тебя обожаю, — отзываюсь следом. Хорошо, что не снял с нее трусики, а то бы точно сдурел. — Второе: никакого Циклопа на горизонте.

Второй шлепок чуточку сильнее, чтобы она понимала, что во втором вопросе я полностью категоричен.

— И третье, Машенька: даже не пытайся от меня избавиться такими детскими способами.

Ладонь оставляет третий «поцелуй» — и я, награждая себя за терпение, возвращаю джинсы на место. Отпускаю свою фурию, потому что правда близок к тому, чтобы феерически опозориться мокрыми трусами. Воздержание пагубно влияет на мужское терпение, да-да.

Самое странное, что Маша не убегает. Стоит напротив, прижав к телу кулаки и с наслаждением расчленяет меня взглядом. В котором, кстати говоря, нет ни намека на слезы.

— Ты хоть знаешь, что меня в жизни никогда не били?! — шипит моя Змеевна.

— После детского сада, который ты сегодня устроила? Конечно, знаю. И поправочка: не бил, а вел профилактическую работу. Напросишься — получишь еще.

Мое солнышко издает боевой клич и набрасывается на меня с кулаками. Не пытаюсь ее остановить, только со смехом прикрываюсь ладонями от жалящих кулачков. В конце концов, пусть выпустит пар.

Маше надо пару минут, чтобы успокоится, но мне не очень по душе, как она косится в сторону бутылки с отбеливателем. Поэтому перехватываю запястья, из-за чего ее кулаки застывают в воздухе, и напоминаю о футболке.

Она открывает дверь и пулей вылетает в коридор. Я иду следом, но приостанавливаюсь, чтобы посмотреть на часть стены, полностью увешанную фотографиями в рамках. Здесь точно пара сотен снимков: есть и любительские снимки, и профессиональные студийные фото. Я даже не берусь считать, сколько здесь людей, но с оглядкой на тех, что я уже видел, могу смело предположить, что с частью семейства мне еще только предстоит познакомиться. Наверное, когда позовут в гости в следующий раз, нужно попросить у знакомого реконструктора полные рыцарские доспехи и шлем с забралом. Хотя не факт, что мелкий прилипала не пролезет внутрь. Опускаю взгляд на туфли и думаю о том, что такой грязной обуви у меня не было даже когда мы с Рэмом три года назад ходили в турпоход по джунглям Амазонки.

Но к черту туфли. Вернемся к фоткам.

Даже беглого взгляда достаточно, чтобы увидеть главное — здесь Семья. Именно с большой буквы Семья. Понятия не имею, когда они успели настрогать всех этих детишек, но всех здесь любят. Есть куча фотографий с семейных торжеств, а вот на этой, уже порядком выгоревшей, толстый мальчишка воодушевленно задувает свечи на торте, где большими кривыми буквами с ошибками написано «С Днем рождения, Максим!» Почему-то в воображении всплывает орава мелких затейников, которые, выставив языки от усердия, пишут кремом по шоколадной глазури.

— Вот. — Маша держится на расстоянии и с прищуром, на вытянутой руке, протягивает мне что-то кислотно-розовое. — Твой размерчик.

Воспитательная мера на пользу не пошла, потому что это розовое нечто — женская футболка с ярко-зеленой надписью на спине: «Место для укуса!» и стрелкой, указывающей на пятую точку. Само собой, она мне разве что на нос.

— Маша?

— Можешь ходить полуголым, — отвечает мелкая ехидна. — Но вряд ли тебя в таком виде пустят за стол.

— А в этой тряпочке для девочки-припевочки пустят?

— Да мне в общем все равно.

Мы несколько долгих секунд смотрим друг на друга, а потом я кое-как втискиваюсь в футболку. Если вам кажется, что я похож на придурка, то… вам не кажется. Пупок наружу, рукава в области шеи. Выгляжу, наверное, как пьяный сантехник Федор на детском утреннике.

— Тебе идет, муженек, — издевается Маша.

— Возбуждают мужики в женских тряпках, солнышко мое?

Приятно, что ответить ей нечего. И я, пользуясь замешательством, киваю в сторону стены из фотографий:

— Почему здесь нет твоих детских снимков?

— Потому что я приемный ребенок. Меня взяли в семью, когда мне было уже двенадцать.

Честно говоря, давненько я не чувствовал себя так, словно лошадь лягнула меня под дых. Ну конечно же, они тут наверняка почти все приемные, это объясняет отсутствие хотя бы намека на общие черты лица.