Айя Субботина - Мальвина (СИ)

Пока мою Золушку держат в гламурном плену, я успеваю сделать пару звонков. Во-первых, договориться о поездке на горнолыжный курорт. У нас с Машей будет три дня первоклассных трасс, хорошего снега, чистого горного воздуха и индивидуальный домик премиум-класса. Перед мысленным взором живо встает сценка из фантазии на тему «Тренер и Непослушная ученица». И не надо думать, что я извращенец: по статистике мужчина думает о сексе девятнадцать раз за день. Я свой лимит еще не исчерпал.

Еще два скучных рабочих звонка и последний — одному знакомому автомобильному инструктору, который работает индивидуально по записи. Пара слов — и Денис втискивает Машу в свой плотный график, начиная уже со среды. То есть с завтрашнего дня, и то лишь потому, что Маша днем работает и ее можно запросто ставить на после семи. Мое солнышко ясно дала понять, что работу не бросит, а я пока точно не та фигура, ради которой она согласится менять жизненные планы.

Я деловой человек и уверен, что некий жизненный план всегда облегчает существование. Тем более, я не делаю инвестиций в заведомо проигрышные мероприятия. Маша — это та самая рискованная сделка, от которых деловые люди стараются держаться подальше. Но все мы помним про риск и шампанское? Кстати, в отличие от брата, шампанское я люблю.

Машу выводят как белую лебедь — под руки.

Я так офигеваю, что перестаю листать скучный журнал и невольно поддаюсь вперед.

На ней платье цвета спелой сливы: чуть ниже колен и полностью закрыто спереди, но она поворачивается — и моему взгляду открывается восхитительный разрез до середины спины. Тонкая ниточка позвоночника и узкие лопатки безупречного молочно-белого цвета. Помните, я говорил о том, что у меня еще есть запас пошлых мыслишек? За минуту я трачу его весь.

— Мне это не идет, — заявляет Мальвина, переминаясь с ноги на ногу в классических белых туфлях, украшенных стильной пряжкой.

Мой член с ней категорически не согласен. Я бы снял с нее вообще все, до последней тряпочки, оставив только туфли. Для этой длины каблука у меня даже есть собственное название: «дыроколы для сердца». Комнаты на разных этажах? Я издаю нервный смешок. В моем состоянии это все равно, что кастрация.

— Влад! — грозно прикрикивает Маша и, зажав кулачки, прет на меня, словно танк,

Правда, тут же неловко ставит ногу и, как самый невозможный грех, падает прямиком мне в руки. Коварный план зреет мгновенно, и мы с «младшим Владом» в нем единодушны. Как все-таки хорошо, что моей строптивой Мальвине совсем, ну вот совсем нельзя пить.

— У нее просто взрывной характер, — говорю громким шепотам девушкам-консультантам, которые — готов спорить! — впервые видят, чтобы мужчину кулаками благодарили за обновление гардероба. — Горячая цыганская кровь!

Маша так и замирает, даже чуть поворачивает голову, прислушиваясь, не подвел ли ее слух. Я пользуюсь моментом, чтобы улизнуть на кассу. Пока моя сливовая фурия стоит в уголке и изображает раскаленный паровой котелок, я рассчитываюсь за покупки и прошу отправить их по указанному адресу. Так оно безопаснее, а то моя девочка, чего доброго, превратит дорогие шмотки в дешевый текстиль, годный разве-что вязать бабушкины коврики.

— Я не помню, чтобы мы договаривались о таком! — продолжает возмущаться Маша.

— Пункт семнадцать, — занудным голосом декламирую я.

Маша призадумывается и хватает меня за локоть, когда мы подходим к эскалатору. Она явно не очень натренирована ходить на таких высоких каблуках. Оно и понятно, учитывая, что на работу добирается на велике. Кстати, теперь я понимаю, почему ее так знатно штормило еще до того, как мы выпили в день нашего знакомства.

— Мне не нужно столько вещей, чтобы пару раз появиться с тобой на людях, — вычитывает она.

Не мешаю, лишь изредка киваю, мол, слушаю, родная, говори все, что накипело, не стесняйся. Женщине нужно давать высказаться, особенно, когда она в ударе. Потому что ее рано или поздно все равно прорвет, но когда это будет поздно, поверьте, вас не спасет даже пресловутая фраза из моего горячо любимого О’Генри: «За пять минут мы успеем добежать до канадской границы!»[1]

— Тебе нужно именно столько вещей, — говорю, когда Маша заканчивает длинный монолог о том, что ей есть во что одеться. Никогда не думал, что можно столькими словами сказать: «Я стесняюсь принимать дорогие подарки». — Ты должна быть готова в любой момент сопровождать меня в ресторан, на вечеринку или на барбекю. Это просто вещи, солнышко мое, они тебя не укусят.

Так и подмывает добавить, что кусать ее моя прерогатива, но не пугать же ребенка такими откровениями на ночь глядя.

— Нам нужно договориться, что говорить, — деловито говорит Маша, когда мы снова оказываемся в салоне «Мерседеса». — Где познакомились, как поженились. Ну, в таком духе.

— А зачем что-то придумывать? Скажем чистую правду: ты напилась вдрызг, скрутила меня в морской узел и немощного поволокла в ЗАГС.

Мне кажется, она никогда не видела эту историю в такой интерпретации, потому что из рта Маши вырывается нервная икота. Но Мальвина быстро справляется с эмоциями и даже соглашается на мою версию. Честно? Мне кажется, она просто раскусила меня и знает, что такую ересь я не скажу даже под страхом смертной казни. Хотя, знаете, как говорится: хочешь, чтобы люди во что-то поверили — расскажи им чепуху.

В ресторане нас встречает официант и проводит до столика, где уже ждет Донский с женой и — что ха хрень?! — какой-то мелкий задрот в щегольском костюме и прической с выбритыми висками. Судя по тому, что он как две капли оды похож на жену Донского, это — та самая кровиночка, во благо которой отец вджобывает (простите мне мой неуместный слэнг, но иначе никак!) денно и нощно. Выпускник Беркли, большой активист и чуть ли не финансовый гений.

У меня есть нюх на определенный сорт людей. Чутье, как у гончей. Я слышу запах долбоебов, которые могут и обязательно испортят мне жизнь. Даже если мы видимся первый и последний раз в жизни. Когда мы с Донским обмениваемся рукопожатиями, я перевожу взгляд на «младшенького» и вдруг вижу, что это недоразумение с рыбьими глазами и улыбкой «здравствуй, яблочко» во всю лапает взглядом мою жену!

— Влад, — Донский, сволочь такая, считает, что внушительный мозоль и седина позволяют ему обращаться ко мне по-отечески. — Хочу познакомить тебя с моим сыном, Никитой.

— Надежда семьи, как же, как же. — От фальшивой улыбки челюсти сводит так сильно, что боль простреливает за уши.

— Отец много о тебе рассказывал. — У пацана, как для его роста, основательный бас.

Мы жмем друг другу руки, и я замечаю, что молокосос снова стреляет глазами в Машу. Делаю мысленный вздох и стискиваю его ладонь до ощутимого хруста. Парень дергается, пытается вырваться из хватки, но я продолжаю трясти его руку, потому что еще не решил — оторвать ее сейчас или потом, без свидетелей?