Айя Субботина - Малышка (СИ)

Но просыпаюсь не от будильника, а от того, что кто-то покашливает у меня над головой. Инна Борисовна, моя секретарша: чудесная женщина средних лет с устроенной личной жизнью и тремя прекрасными детьми, что, несомненно, самая лучшая страховка от поползновений в сторону моей пока еще неженатой ширинки.

— У вас все в порядке, Роман Викторович? — с тревогой спрашивает она.

Я молча киваю и с самой искренней благодарностью на лице принимаю из ее рук чашку горячего кофе. То, что нужно.

— Что у нас на сегодня? — спрашиваю, когда после третьего глотка мозги становятся на место. — Только, Инночка, самое важное, хорошо? Чертовски голова болит.

Она тут же, без заминки, снова поражая меня своей феноменальной памятью, называет все встречи, совещания и мероприятия, где меня ждут. Сразу же вычеркивая парочку, но, подумав, и еще одно. И так домой не попаду раньше двенадцати.

— Инночка, могу я положиться на ваш изумительный женский вкус и чувство прекрасного? — И откуда в моей башке все эти слова?

— Цветы? Украшение? Дорогой знак внимания?

Моя верная секретарша понимает с полу слова.

— Цветы и безделушку на ваш вкус. И на карточке какую-то романтическую фигню.

Ольга не беспокоит меня уже несколько дней, значит, достойна небольшой награды. Завтра, если выдержит без истерик, я отдам ей машину. Чувствую себя засранцем, потому что иначе, как дрессировкой это и назвать нельзя, но с некоторыми женщинами только так и нужно, иначе сядут на шею.

Я с рвением окунаюсь в работу — и домой попадаю только к четырем часам, уставший, не выспавшийся и с чувством, что мне не нужно было сюда ехать. СМС-сообщение от Ольги застает меня буквально на пороге: короткое, лаконичное, нежное. Узнаю ту женщину, на которой собирался жениться. И вспоминаю, почему выбрал именно ее. Она даже не пытается узнать, когда мы встретимся, не напоминает о том, что уже через два дня генеральная примерка и она чуть не из шкуры лезла, чтобы привлечь меня к этому идиотскому занятию. Приятные метаморфозы.

Я несколько минут стою у двери, анализируя последние дни, и вдруг понимаю, что мне не стоило здесь оставаться. Что Влад с ролью няньки неплохо справляется и без моего участия. И покупкой погремушек капризному ребенку я перевыполнил план «Хороший брат» на десять лет вперед.

В дом я захожу полный решимости собрать вещи — к счастью, их немного — и больше никогда здесь не появляться.

Но от моего плана не остается камня на камне, когда я вижу… Её.

Мою Бон-Бон, которая блистает на импровизированной сцене посреди гостиной, декламируя, кажется, монолог шексировской Джульетты. Во что она, черт подери, одета?! Те джинсовые лоскутки на ее заднице не тянут на «шорты» даже при всей моей терпимости к открытой одежде. А кофточка… Нет, она мешковатая, и с рукавами, если бы не три «но»: во-первых, она сползла с ее плеча, во-вторых, она короче на животе и маленькая блестюшка в пупке жестко таранит мой взгляд. Но самое важное, конечно же, «в-третьих», потому что Бон-Бон без лифчика, и я совершенно четко вижу очертания ее маленькой аккуратной груди. От полного взрыва мозга меня спасает лишь то, что соски прикрыты печатными буквами «Р» и «И».

— Пиздец, — говорю я, совершенно не пытаясь фильтровать слова. Все мои фильтры и предохранители только что перегорели, нужно быть честным самим с собой. И на этот раз мне вряд ли удастся починить их еще одной ночью бессмысленного и беспощадного траха.

Моя мизансцена тут же производит должный эффект: шесть пар женских глаз устремляются в мою сторону. И я вдруг понимаю, что среди них нет парней. Слабое, но успокоение для моих нервов.

— Если это все, что ты хотел сказать… — начинает Бон-Бон, но я жестко затыкаю ей рот.

— Это на тебе что?

— Мой сценический костюм, — не теряется она, упирает руки в боки — и, ох, чеееерт… — футболка расходится вширь и буквы медленно обнажают то, куда я точно не собирался смотреть.

Сглатываю, изо всех сил пытаюсь не давать волю фантазии.

— Я бы назвал это отсутствием костюма, Бон-Бон.

— Не всем дано понять гениальную задумку с обнажением души, — отмахивается она.

— С обнажением сисек, ты хотела сказать? — напираю я, на ходу снимая пиджак.

И краем глаза замечаю, что девчонкам в зрительном зале явно не хватает попкорна, чтобы в полной мере наслаждаться этим спектаклем.

Хрена с два она у меня будет шастать в этом костюме Евы. Разве что в мою спальню.

Не то, чтобы я скрывал свои намерения закутать ее в пиджак, но Бон-Бон резко отскакивает в сторону, при этом беспощадно дорывая остатки моего терпения. Вот как ей это удается? Не сделать ничего — и пробрать до самых печенок? Ей одной. Не припомню больше таких въедливых девчонок.

— Мне девятнадцать, братик Рэм, и я не должна спрашивать твоего разрешения. Ни в чем. — Она высоко поднимает руку с растопыренными пальцами, чтобы я увидел кольцо на безымянном пальце. — У меня есть человек, к чьему мнению я буду прислушиваться, а ты можешь идти к черту.

И улыбается, бестия. Я бы даже сказал — издевается.

— Ну в общем, я тоже не в восторге от твоего внешнего вида, Ени, — вторгается в нашу зреющую битву Влад.

Бон-Бон смотрит на него с непониманием, явно пытаясь сообразить, как так произошло, что в этом вопросе мы не друг против друга, а заодно. Не то, чтобы мне нужна помощь брата, но вдвоем мы быстро вышибем дурь из хорошенькой головки сестренки.

— Это всего лишь образ, — встает на ее защиту нечто, по росту и голосу явно мужик, но по внешнему виду все же женщина. И вроде даже не старая.

— Да запросто, милая, — кривляюсь я. Терпеть не могу всех этих подружек, которые не понимают, когда нужно держать рот на замке. И ежу понятно, что такая «защита» подействует на мое терпение, как красная тряпка на быка. — Одевайся так сама, а? И пусть на твою обнаженную душу смотрит хоть вся Кольцевая — мне фиолетово. А до тех пор, пока Бон-Бон наша сестра, мы будем решать, в каком виде ей блистать на подмостках.

— Он зовет ее Бон-Бон, — слышу восторженный шепот в спину, и следом легкое повизгивание: — Это так мило!

Поворачиваюсь, улыбкой сражаю наповал двух девчонок — одну в очках, другую с чумовой прической — и снова иду в сторону моей малышки. Она уже на лестнице, схватилась за перила с видом человека, готового оторвать их и съездить мне по физиономии.

— Я буду играть в таком виде, — говорить она уже из чистого упрямства, лишь бы не сделать по моему.

— Только в своем больном воображении, — рычу я, напирая.

Почему, блин, просто не подчиниться? Я не так много прошу, всего-то переодеться в пристойное платье средневековой девушки: на хрен закрытое до самого носа, и длиною в пол. Чтобы никто, в том числе и ее недобиток, то есть Тапок, мог только догадываться, что спрятано под сотней подьюбников и десятками крючков. Мысль о том, что кто-то будет таращиться на прелести моей строптивой карамельки просто на хрен убивает во мне терпение. И теперь я действительно зол.