Татьяна Иванова - Бэль, или Сказка в Париже

— Ну и гусь! — воскликнул Егор Алексеевич! — Ну и гусь!

— Угу! — подтвердил Егор. — Голубчик-то оказался и впрямь голубым! А что за имя такое — Ку-Льюн? Китайское или корейское?

— Может быть, и индусское! — высказал предположение Егор Алексеевич. — И я полагаю, что этот тип каким-то образом связан с Тибетом.

— Почему?

— Я как-то давно читал статью о тибетских ламах, для которых характерны имена с подобными приставками — Ку, Су, Нью и тому подобное, а потом не забывай, что прадед к тому времени уже побывал в Тибете!

— Вполне логично!

Егор Алексеевич покачал головой:

— Да! Обработали Софью по полной программе эти любовнички! Ладно, каково резюме, Егорка, расскажи мне своими словами. — Егор Алексеевич отодвинул от себя последнее письмо, приготовленное внуком. — Не стану я больше читать, буквы еле угадываются, глаза от напряжения уже совсем устали.

— В последнем, прощальном, письме Р.П.А. сообщает, что уезжает на долгие годы во Францию, только и всего! Выходит, то, что картины наши всплыли со дна именно во Франции, вполне закономерно!

Яна, плохо спавшая в эту ночь, примостилась на диване и едва задремала, как раздался телефонный звонок. Она вздрогнула, неприятное предчувствие тут же резануло ей сердце. Она ждала этого звонка в течение всей недели и сейчас отчетливо поняла — это именно тот самый звонок.

— Алло! — несмело произнесла она, дав тем самым почувствовать свой испуг.

— Боишься? — спросил знакомый, неприятного баритона голос. — И правильно делаешь! Ну, что скажешь, красавица?

— А что… что говорить-то? — дрожащим голосом едва выговорила Яна.

— Ты шутить вздумала или как? — прикрикнул на нее звонивший.

— Я не знаю, чего вы хотите! Скажите хотя бы, о чем идет речь?!

— Ты что, совсем тупая или притворяешься?

— Ничего я не притворяюсь! Скажите, что вам от меня нужно?

— Картину, детка! Картинку с девочкой Бэль, которую твой муженек вынес с выставки и где-то припрятал.

— Не может этого быть! — невольно воскликнула Яна.

— Может! Еще как может, красотка! И я не верю, что ты об этом не знаешь, хоть придуриваешься первоклассно, наверное, в свою мамочку-актрису пошла!

— Вы что-то путаете, Володя не мог этого…

— Заткнись, идиотка, и слушай меня! Даю тебе четыре дня для того, чтобы отыскать картину. Если не найдется в квартире, подумай и прикинь, кому твой любимый мог ее пристроить! Только не вздумай что-нибудь сказать кому-то или хотя бы намекнуть! Мне доложишь, поняла? Чего молчишь, красотка, язык свело?

— Поняла! — сказала Яна и почувствовала, как по ее щекам катятся слезы.

— То-то же! — сказал звонивший. — До скорого!

В трубке зазвучали короткие гудки.

Яна опустилась на диван и заплакала. Потом позвонила Грише. Он не стал ничего обсуждать с ней по телефону, услышав о том, что был повторный звонок, пообещал немедленно приехать.

— Я буду у тебя через час, если, конечно, пробки не задержат.

К моменту, когда он позвонил в дверь, Яна, пользуясь тем, что Машенька спит, перевернула полквартиры в поисках злосчастной картины.

— Что у тебя стряслось? — воскликнул Гриша, глядя на груды книг и белья, лежащие на полу.

Яна обессиленно опустилась на пуфик, стоящей у двери, и зарыдала.

— Господи, он, кажется, в самом деле ее украл!

— О чем ты говоришь, Яночка? — Гриша опустился перед ней на корточки, пытливо заглядывая в глаза.

— Гриша, он ее украл с выставки, понимаешь? Но зачем, скажи мне, зачем?!

— Кто украл и что?

— Володя! Это он украл картину «Бэль», Гриша, он украл! И теперь они спрашивают ее с меня!

— Значит, тебе сказал об этом звонивший?

— Да!

— Так! Так! — Гриша задумался на какой-то миг, нервно покусывая ноготь. — Прежде всего прекрати истерику, Яна! По-моему, ты уже достаточно наплакалась, — сказал он и участливо положил руку ей на плечо. — А теперь вспомни подробно ваш разговор.

Яна сходила в ванную, умылась холодной водой и приняла успокоительные капли мамы — темно-коричневый пузырек стоял на подзеркальной полочке еще с похорон. После этого она вернулась в комнату и во всех подробностях рассказала Грише о своем разговоре с шантажистом.

— Значит, он дал нам четыре дня! — констатировал Гриша. — Это хорошо!

Яна с надеждой вглядывалась в Гришино лицо. Ах, как ей хотелось услышать от него самую непристойную, матерную брань в адрес звонившего! Как ей хотелось, чтобы он взорвался от негодования и в бешенстве крикнул, что это абсолютный бред! Что его родной брат, которого он знал как свои пять пальцев, ни при каких обстоятельствах не мог этого сделать. Но Гриша только тяжело вздохнул и пожал плечами, с жалостью посмотрев на Яну:

— Жизнь так непредсказуема, Яна. Как знать, в какую сторону она вынуждает человека иногда повернуться!

— Подожди, подожди… — Яна привстала с пуфика. — Ты что-то знал? У него что, были проблемы? Может… может ты догадывался о чем-то?

— Да что ты, Яночка! — поспешно воскликнул Гриша. — Мое замечание чисто риторическое, обобщенное, философское, если хочешь! Ты совсем не так меня поняла!

— Не так?

— Ну да! Я же сказал не о Володе конкретно, а о жизни в целом! Что же касается его поведения в последнее время, могу сказать, что оно ничем не отличалось от обычного, к которому я давно привык. Проблем, как мне известно, у него тоже не было. А там как знать.

— Как знать? То есть ты хочешь сказать, что не уверен на все сто, что у него их не было?

— Может, и так, Яна, может, и так. Ведь у него была своя личная жизнь, в любой момент могли возникнуть какие-то непредсказуемые проблемы.

— Интересно, какие же, если он не смог поделиться ими даже с тобой?

— Да что ты в самом деле, Яна! Может, и никакие! Я ведь только высказал свое предположение!

— Предположение ли? — Яна подозрительно прищурила глаза.

— Конечно, ведь если он украл картину, как они говорят, значит, это понадобилось ему позарез.

— И ты, его родной брат и самый ближайший друг, конечно же ничего об этом не знал?

У Гриши округлились глаза:

— Что за допрос с пристрастием? Ты меня в чем-то подозреваешь?

— Нет, — сказала Яна и опустила глаза, но в голове ее мелькнула мысль: «Если Володя и впрямь украл эту злосчастную картину, то брат не мог об этом не знать». Однако она промолчала, испугавшись, что Гриша может обидеться на нее и, чего доброго, встать и уйти.

С минуту они молчали. Гриша заговорил первым:

— Яна, я вполне понимаю твое состояние. Ведь ты, в силу своей молодости и любви к Володьке, сотворила для себя кумира, наделив мужа только теми качествами, которые желала в нем видеть.

«Глупости! — подумала Яна, она вполне реально оценивала мужа и зачастую ощущала недостатки его характера на себе. — Глупости», — повторила она про себя, однако вслух ничего не сказала.