Татьяна Иванова - Бэль, или Сказка в Париже

В столовой Егора ожидал торжественный ужин, заботливо приготовленный мамой с помощью Флер. Евгений Егорович, который так и не показался в прихожей, не желая лишать радости женщин, поднялся с кресла навстречу им с Флер:

— Ну, здравствуй, сынок!

За ужином Егор подробно рассказывал о своей поездке в Москву. О Егоре Алексеевиче, о его здоровье, об упрямом нежелании деда расставаться с родиной. Он поведал наконец о цели своей поездки, о вынужденном визите в Петербург и Париж, утаил только сведения о «Бэль», решив прежде поговорить об этом с отцом наедине.

После ужина они с Флер уединились в его спальне. И с этого момента для Егора начались сплошные испытания, испытания притворством и ложью, демонстрацией несуществующих чувств и старательным показом своего присутствия при полном его отсутствии. Одним словом, в отношениях с Флер он изо всех сил старался походить на себя прежнего, и поначалу она действительно ничего не замечала. Его же страдания увеличивались все больше и больше. И как бы ни оправдывал он свое притворство, оно ему претило, выводило его из себя! И потом, он очень скучал по Яне, да какое там скучал, он просто сходил по ней с ума! Ему так хотелось позвонить ей и хотя бы голос ее услышать. Но он не решался. Да и зачем, если он ничего не собирался менять в своей жизни.

Однако такое положение вещей не могло остаться без последствий. Егор стал раздражительным, вспыльчивым, его мучила бессонница. Это заметили даже сослуживцы. Ольга Николаевна не могла понять, что происходит с ее всегда уравновешенным, деликатным мальчиком. Он раньше никогда не раздражался при ней, не срывался по пустякам на повышенные тона. А теперь! Теперь его просто было не узнать! Она видела, что с ним что-то происходит, понимала, что ему отчего-то нет покоя, но отчего? Однажды она попыталась с ним поговорить, но Егор уклонился от разговора, заявив, что у него все нормально, и попросил ее больше не приставать к нему со всякой чепухой.

Ольга Николаевна поделилась своей тревогой с мужем:

— Знаешь, Женя, мне кажется, что с Егоркой что-то происходит.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Евгений Егорович, научившийся за долгие годы их жизни полностью доверять проницательности жены.

— Я думаю, что причину его состояния надо искать в Москве.

— Какую причину, на что ты намекаешь?

— Я ни на что не могу намекать! Я что-то чувствую, и все! Он изменился после своего возвращения оттуда. И я вижу, что он страдает, но от чего?

— Может, отцу позвонить? — предложил Евгений Егорович. — Вдруг он подскажет, намекнет на что-то, а?

— Не знаю! Наш дед — еще та штучка! Ты же знаешь, какой он скрытный.

— И все-таки давай попробуем… Только ты сама позвони, Оленька, он ведет себя с тобой более терпимо.

А деду в это время звонил Егор и вдруг, решившись, спросил:

— Дед, как там Яна?

— Плохо! — ответил ему без обиняков Егор Алексеевич, словно давно ждал этого вопроса и был к нему готов.

— Что значит «плохо»? — опешил Егор.

— А то и значит, что плохо ей.

— Она тебе сама сказала?

— Как же, скажет она!

— Так почему…

— Почему, почему! — перебил его дед. — Похудела, осунулась, ходит бледная, как тень, в глазах тоска…

Егор тяжело вздохнул в трубку. «Господи! Какая же я скотина! Что же я делаю? Что я делаю вообще?» — в отчаянии подумал он.

— Дед, а… она часто к тебе заходит?

— Да заходит! Можно сказать, что и не редко! Заходит и смотрит по сторонам, словно кого-то ищет, взглянет на «Бэль» — и в глазах слезы. Вот такая штука, Егор.

— Дед! Я не знаю, что мне делать. Кого из них двоих мне оставить несчастной?

— Здесь я тебе не советчик, Егорушка, — непривычно мягко сказал Егор Алексеевич.

После этого разговора с дедом Егор не спал всю ночь, и на следующий день произошло их первое объяснение с Флер.

Он приехал к ней после работы и в общем-то не собирался ни о чем говорить. Флер, увидев его не выспавшегося, осунувшегося, встревожилась:

— Что с тобой, Эгор?

— Ничего! — покорно, по привычке, сказал он.

— Нет! Я же вижу, что-то случилось?!

Он поднял на нее воспаленные глаза, в которых Флер увидела всю его боль, и ужаснулась, как-то сразу догадавшись… Догадавшись о том, что эта боль… Именно такая, как вот сейчас у него, может быть только от страдания! От страдания по любимому человеку. У нее все опустилось внутри от предчувствия грядущей беды, от ее неизбежности и тут же что-то взбунтовалось, — возможно, чувство собственности или инстинкт самосохранения, не желающий принимать правды, которая способствует разрушению уже привычного, устоявшегося.

Она подошла к Егору, понимая, что ей следует сейчас же все выяснить, а выяснив, принять удар на себя. Он, похоже, уже свое отстрадал, и теперь наступала ее очередь. Но она не хотела, не желала этого принимать. И солгала, притворившись, что ничего не понимает.

— Эгор! Милый, иди ко мне! — Она обняла его и принялась целовать в небритые скулы. — У тебя был плохой день? Не переживай, дорогой, сейчас мы все уладим! Я приготовила потрясающий пудинг с клубникой, как ты любишь, и, знаешь, давай выпьем вина?

Он нежно отстранил ее от себя:

— Флер, не надо.

— Что не надо?

В ее глазах промелькнул испуг.

— Ты же все поняла! Я заметил это по твоему взгляду.

— Эгор, я…

И тут глаза ее наполнились слезами.

— У тебя… У тебя кто-то есть?

— Здесь — нет!

— Здесь? Как это?

— Здесь, в Америке, нет, а вот здесь — есть! — Он приложил руку к сердцу.

— Эгор! Нет! Нет! — Она заплакала. — Этого не может быть, этого не может бы-ыть!

— Флер, прости меня, слышишь! — Он подошел к ней и нежно обнял. Она нервно передернулась, пытаясь стряхнуть его руки.

— Уходи! Слышишь? Уходи сейчас же!

Она, рыдая, опустилась на корточки прямо в прихожей, а он был не в силах ни о чем думать, на него навалилось опустошение, безразличие ко всему!

«Тупик! — возникло в голове определение происходящему. — Тупик!» — снова повторил он про себя. Постоял еще некоторое время точно в беспамятстве, а потом вдруг включился слух.

Флер рыдала со всхлипыванием, с причитаниями, у нее начиналась самая настоящая истерика.

— Флер, Флер! — воскликнул он, и предательское чувство жалости затопило ему сердце.

Он взял девушку на руки и отнес на кровать, а потом принялся утешать поцелуями и вымаливать прощение, обещая, что никогда ее не бросит.

Так продолжалось три месяца. Флер плакала, он ее утешал, потом на какое-то время у них налаживались довольно ровные отношения, до очередного «угасания» Егора.

И вот однажды Флер пришла к нему, решительно на что-то настроившись.

— Я больше так не могу, Эгор. И не хочу, — сказала она.

— Как не хочешь? — спросил он, и в душе его забрезжило желанное чувство освобождения.