Морин Гу - Я верю в любовь

Когда наконец я подошла к нашему столу, к моим друзьям успели присоединиться Вайолет и Лесли. Уэс и Вайолет уже открыто встречались – это я сумела заметить, даже несмотря на то что жила в своем замкнутом мирке, напоминавшем Les Misérables [59] «Отверженные» – мюзикл по одноименному роману Виктора Гюго. в собственной интерпретации. Неудивительно, что Лесли и Фиона снова сошлись. Вокруг одни счастливые пары. Ура. Ребята поздоровались, но я почувствовала витавшую над столом озабоченность, которой уже была сыта по горло. Я буркнула приветствие и поставила на стол свой ланч – верный путь к инфаркту. Уэс нарушил неловкое молчание.

– Так стоит ли нам хорошо закончить учебный год и взять напрокат лимузин «хаммер» для выпускного бала?

– Ты это серьезно? – спросила Фиона, скривив губу. – Да я лучше член съем. Вайолет засмеялась, подавилась и закашлялась.

Выпускной бал. Хм. Поглощенная собственным несчастьем, я совсем о нем забыла. Раньше мы строили планы пойти туда все вместе, разумеется, с Люкой. Сейчас мысль о бале показалась тошнотворной.

– М-м, да, но я пас, – пробормотала я и откусила пиццу.

– Брось, Дез, тебе надо пойти! – завел свою шарманку Уэс, а Вайолет украдкой посмотрела в мою тарелку. Вероятно, пицца и печенье содержали столько же калорий, сколько она потребляла за месяц.

Фиона подтянула к груди коленку и уперлась в нее подбородком.

– При обычных обстоятельствах я бы поддержала бунтарку Дези, но будет странно не увидеть тебя на балу, Дез. Ты – лицо выпускного класса. Это было бы неправильно.

Я не ответила, просто смотрела себе в тарелку. Уэс взял футбольный мяч, подбросил его и поймал. Потом снова подбросил и снова поймал. У меня стало подергиваться веко.

– Нет, вы, ребята, идите без меня, повеселитесь, – сказала я, пытаясь улыбнуться.

– Зря ты это, – ответил Уэс и снова подкинул мяч. Но поймал неудачно, так что тот попал в мою тарелку, печенья посыпались со стола, а кусок пиццы упал на траву. Все замолчали. Уэс полез все это собирать.

– Извини, Дез, – пробормотал он, неловко положив кусок пиццы с прилипшими травинками обратно на тарелку.

Я не хотела показывать свою досаду и вспомнила героинь корейских сериалов, живших после разрыва с любимыми под дождевыми облаками страдания. Особенно в «Четырех временах года», где девушка к тому же умирала.

Я вежливо улыбнулась Уэсу.

– Да ладно, брось.

Все переглянулись. Я сняла темные очки и посмотрела по сторонам.

– Что ж, люблю вас, ребята, но не могу выносить ваши веселые лица. – Я встала, бросила свою тарелку в мусорный бак и пошла прочь.

– Дез! – послышался сзади крик Фионы. Но я не остановилась и не обернулась.

Вернувшись в тот день домой, я сразу прошла к себе в комнату, бросила рюкзак на пол и плюхнулась на кровать, случайно задев письменный стол. Там что-то стукнуло. Это была наша семейная фотография. До чего вовремя! Она свалилась прямо на черновик прощальной речи, который лежал здесь и собирал пыль со времен моего стэнфордского фиаско.

Стэнфорд. Ответ оттуда должен был прийти через неделю-другую. Да, я нервничала, но за этот месяц со мной произошла интересная метаморфоза: волнение перестало быть таким сильным, как раньше. Не сомневаюсь, что причиной отчасти было состояние апатии, которое уже воспринималось как часть жизни. Я получила сообщения о зачислении в колледжи при Бостонском и Корнеллском университетах. Хотелось бы заметить, что оба они предлагали более сложные программы медицинского образования, чем Стэнфорд. Мое безразличие пугало меня. Но при этом я чувствовала себя свободной. Глядя на свой набросок речи, где-то с полсекунды я испытывала чувство вины. Потом закрыла глаза и решила лечь спать.

Но не успела как следует завернуться в одеяло, как дверь распахнулась, и, громко топая, вошел отец.

– Папа! – возмутилась я. – Какого черта? Ты что, больше никогда стучать не будешь?

– Аппа никогда не стучал! – Это правда.

Он подошел, схватил меня за руку и вытащил из постели. Я упиралась и отбивалась.

– Что ты делаешь? – кричала я.

– Аппа устал от твоего ничегонеделания. Вставай и помоги мне в гараже.

– Не хочу, – заныла я.

Он остановился и уставился на меня.

– Что это значит?

Я сразу выпрямилась, понимая, что отца лучше не злить.

– Ничего, – проворчала я и поплелась за ним.

Дверь гаража была открыта, там на домкратах стояла машина. И не чья-нибудь, а Люки. Что за черт! Я сердито посмотрела на отца. Он пожал плечами.

– Мне все равно нужно ее чинить, так подумал, что можно заняться этим дома.

Он лег на тележку и въехал на ней под «хонду цивик».

– Так, ты бери другую, надень на лоб фонарик и держи под рукой набор инструментов.

Я тяжело вздохнула, притащила огромный ящик с инструментами, легла на другую тележку и, упираясь в пол гаража босыми ногами, заехала под автомобиль.

Я включила фонарик. Отец показывал и объяснял ситуацию.

– Масляные и топливные фильтры, а также свечи зажигания старые, просто беда. Их надо заменить, иначе машина не пройдет экологический тест. Поможешь мне заменить фильтры, договорились?

Я уже знала, что за этим последует, и принялась отвинчивать гайки теплозащитного экрана торцевым ключом. Пока я возилась, отец поглядывал на меня орлиным взором. Через некоторое время он спросил:

– Тебе интересно, как работают свечи? Ведь они металлические.

Я собиралась вынуть старый фильтр и щурилась на случай, если что-нибудь взорвется или брызнет.

– Ну, думаю, искра на кончике свечи возникает из-за электрического разряда, она воспламеняет пары бензина.

Отец задумчиво хмыкнул.

– О, ладно, разумный ответ. – Такова была его вежливая реакция, когда он не понимал, о чем я говорю. – Теперь дай торцевой ключ побольше.

Я выкатилась и порылась в ящике с инструментами. Найдя нужный ключ, передала его отцу и села рядом с машиной.

– Так что ты думаешь насчет Люки?

Я вздрогнула.

– Что ты имеешь в виду? Мы расстались. – Стараясь не огорчать отца своим кислым видом, я все же рассказала ему о разрыве – иначе как объяснить, почему он больше у нас не показывается.

– Когда это ты успела стать человеком, легко бросающим начатое дело?

– Иногда надо просто принять фигню, которую вручает тебе жизнь, – заявила я и, едва выговорив эти слова, полные жалости к себе, спохватилась, что говорю с отцом.

– Да, знаю. Очень хорошо знаю, понимаешь? – Он выкатился из-под машины и вытер руки тряпкой, лежавшей на тележке.

– Понимаю, – тихо сказала я.

Отец сел, глотнул воды из бутылки и посмотрел на меня.

– Может, скажешь наконец, что случилось?

Я избегала разговоров на эту тему: неловко обсуждать это с папой. Но сейчас было уже все равно, и я рассказала ему печальную историю Дези Ли.