Алана Инош - Певчее сердце

— Мы не отдадим им тебя на растерзание, Маша, — сказал Борис Михайлович, навестивший её в больнице. — Никто тебя в тюрьму не посадит, пусть этот тип не городит чушь. Они там сбрендили совсем, видимо. Да ещё и имеют наглость угрожать тебе прямо в больнице, не дав толком выздороветь! Нелюди, другого слова я не могу подобрать.

Ещё через пару дней Мария дремала после укола. На тумбочке стояло блюдо с яркими, душистыми мандаринами, принесёнными накануне мамой, за окном мягко кружился снег. Мария не заметила, как открылась дверь, не услышала сквозь усталую дрёму и тихих шагов, поэтому вздрогнула, когда на одеяло лёг букет её любимых роз. Но руки, которые его положили, она узнала мгновенно.

— Влада! — Мария села, и эти руки обняли её.

Влада была уже без маскарада с переодеванием, в обычном брючном костюме цвета кофе с молоком, подчёркивавшем красоту её длинных, подтянутых ног. Тот мешковатый смокинг на два размера больше их каким-то образом скрывал, делая вообще бесполыми. У Марии вырвался всхлип, и Влада прижала её к себе крепче, поглаживая и прижимаясь губами к виску.

— Тш-ш, родная, не надо так волноваться... Побереги сердечко, оно у тебя одно.

— Как... Почему ты здесь? — всматриваясь ей в глаза и пытаясь прочесть там ответ, спрашивала Мария.

Влада смотрела на неё с грустноватой нежностью, от которой сердце ныло — нет, не той страшной кинжальной болью, а холодящей, как серые снежные тучи, тоской.

— Я кое-что упустила, когда приезжала в прошлый раз. Вот и хочу исправить это упущение.

— Влада, ты с ума сошла?! Зачем ты вернулась?! Тебя же схватят! — обмирая в бессильном, неотвратимо-вязком отчаянии, простонала Мария. — Ко мне уже приходил один тип... Они хотят обвинить меня в укрывательстве!

— Тихо, тихо, Машенька... — Влада сжала её в объятиях, крепко прижалась поцелуем к щеке, лбу, согревала дыханием её намокшие ресницы. — Не надо, тебе нельзя переживать! Помни про сердечко... Они ничего тебе не сделают, солнышко, не бойся. Никто этого не допустит, клянусь.

С минуту они молчали, просто слушая дыхание друг друга. Клыки боли пока не трогали сердце, но оно обливалось сладковато-солёной нежностью, печалью и тоской, леденящей тревогой.

— Ты узнала, кто тебя предал? — спросила Мария. — Кто слил информацию о твоём приезде?

— Да, — проронила Влада.

— И кто же? Я его знаю?

Молчание Влады поднимало в груди Марии нарастающую волну морозного ужаса. С каждой секундой этой тишины догадка становилась всё яснее.

— Неужели Костя? — прижав пальцы к приоткрытым губам, прошептала Мария.

Уголок губ Влады горько дёрнулся, глаза на миг закрылись, а когда она разомкнула веки, в её взгляде проступала мрачная усталость и печаль.

— Увы, Машенька, — едва заметно кивнула она.

— Но как он мог?.. — с горечью недоумевала Мария. — Почему, за что?.. Ведь он столько лет проработал у тебя!

Влада вздохнула, глядя в окно, на снегопад. Взяв с блюда мандарин, она вертела его, катала по колену.

— У него тоже есть слабое место, как и у меня. У меня это ты с Ксюшкой, у него тоже есть дочь. Она живёт в России, с его бывшей женой. Он пытался перевезти семью за границу, поближе к себе, но у жены на него скопилась обида и неприязнь, она ему не верила. Упёрлась, не захотела с дочкой уезжать... И зря. Девочку похитили и вынудили Костю пойти на этот шаг. И мне трудно его винить. Я не знаю, как бы сама поступила на его месте. Может, сделала бы то же самое. Потому что ради вас с Ксюшкой я готова на что угодно.

— Как, неужели эти оборотни в погонах уже и похищениями людей не гнушаются? — пробормотала Мария, шокированная.

— Нет, конечно, — усмехнулась Владислава. — Это сделали мои враги. Те, кто хочет уничтожить меня руками правосудия.

— Господи, — сорвалось с губ Марии. — А девочка? Что с ней? Её хотя бы отпустили?

— Да. С Ликой всё в порядке.

Дверь палаты между тем приоткрылась, и заглянула мама.

— Маш, мы тут с Ксюшей к тебе в гости... Нам позвонили из больницы и сказали, что ты зовёшь. Ой... здрасьте, — добавила она неуверенно, заметив Владу.

— Здравствуйте, Любовь Григорьевна, — сказала та, чуть улыбнувшись. — Это я вам звонила.

Мама не узнала её и, видимо, приняла за доктора (во внутреннем распорядке клиники сохранялось требование надевать халат при посещении больных).

— Ой, а что случилось? С Машей что-нибудь?..

— Нет, Любовь Григорьевна, не волнуйтесь. — Влада поднялась, подошла к ней и, глядя ей в глаза со своим мягким, пристально-бирюзовым обаянием, добавила: — Думаю, мы с вами знакомы, хотя и давно не виделись.

Несколько мгновений мама смотрела на неё с недоумением, но постепенно в её глазах проступало понимание.

— О Господи, — пробормотала она наконец, прикрыв рукой рот.

Свою догадку она не высказала вслух, как будто боясь, что её произнесение приведёт к катастрофическим последствиям. Она перевела потрясённый взгляд на Марию, потом снова на Владу.

— Н-нет... Мы, наверно, лучше пойдём с Ксюшенькой...

— Любовь Григорьевна, бояться уже нечего, — усмехнулась Влада. — Больше ничего плохого не случится, обещаю вам. Пусть Ксюша зайдёт.

Она сама открыла дверь в коридор и позвала ласково:

— Ксюшенька, зайка, заходи. Иди к маме!

Ксюша тоже робко поздоровалась с ней, после чего сразу же уселась на край кровати Марии.

— Мамочка, ты как? Ты скоро выздоровеешь?

— Уже скоро, Ксюнька, — сквозь ком в горле проговорила Мария.

Пристально-жадный, неотрывный взгляд Влады на Ксюшу заставлял её сердце сжиматься. А та на неё даже не смотрела, не узнавала.

— Мам, а сегодня утром нам привезли целую кучу подарков! — поделилась Ксюша восторженно. — Много-много коробок! Это ты купила? Но Новый год же уже прошёл, а мой день рождения ещё не скоро!..

Слов было слишком много, до нежно-сладкой боли много, но ни одно не казалось подходящим, лишь колко-солёные капельки собирались в уголках глаз Марии. Ксюша, проследив направление её взгляда, посмотрела на незнакомку в кофейном брючном костюме и с круглой, коротко остриженной головой.

Нужно было что-то сказать, глаза Влады просили Марию об этом.

— Ксюш, сегодня действительно праздник, — глухо, сквозь царапающий солёный ком проговорила Мария. — Мама Влада приехала.

Она кивком головы показала на Владу, и Ксюша долго, пристально всматривалась... Наконец она сказала робко:

— Это ты? Ты на фотографиях другая...

— Люди иногда меняются, Ксюшенька. — Присев рядом, Влада осторожно завладела рукой девочки, сжала её в своей. — Это я, малыш. Здравствуй, моя родная. Прости, что меня так долго не было. Одни... нехорошие люди не пускали меня домой. Но мне всё-таки удалось к вам пробраться.

— Ты вернулась насовсем? Больше не уедешь? — горел в глазах девочки пристальный, требовательный вопрос.