Джорджия Карр - Красота в темноте

Может это так? Может это, на самом деле, так и есть?

Я обняв, лежи с ним следующие тридцать пять минут. Мы молчим, пока он не шепчет:

— Что за чертовая херня, София. Это не для тебя и не для меня.

— Это притупляет боль, — шепчу я.

— Нет никакой боли у тебя. Ничего нет, чтобы моя любовь не смогла бы излечить, Принцесса.

Я поднимаю голову и смотрю в глубину его глаз, все еще не веря его словам.

— Ты любишь меня?

— Всем сердцем и душой.

— А как же Лана?

Он хмурится.

— Лана? Вот в чем дело? Черт возьми, София. Да, я тайно был влюблен в нее, когда был мальчишкой. Она связалась с Блейком, да было сложно, но я справился. Давным-давно.

— Так вот, что имела в виду Лана, когда сказала, что ты удивил ее дважды. Что она никогда не знала тебя.

— Нет, она никогда не знала меня. Я не показывал ей настоящего себя. Только ты видела меня настоящего.

Он с интересом смотрит на меня.

— Кто тебе рассказал о Лане?

— Я не совала нос специально, куда не следует… мне было холодно, поэтому я решила взять одеяла из шкафа и, — она с трудом сглотывает, — я нашла твой фотоальбом. Каждая фотография — только она.

Он вздыхает с разочарованием в глазах.

— И из-за этого ты меня осудила?

— Все эти фотографии. Ты, должно быть, был одержим ею.

— Она была моей первой любовью, София, — говорит он, качая головой. — И я любил ее с отчаянной страстью подростка, но все взрослеют и излечиваются от своей первой любви. Это все в прошлом.

Я прикусываю губу. Мне так хочется ему поверить.

— Я вспомнила, как ты не захотел целовать ее на вечеринке в канун Рождества. Если у тебя не осталось чувств, ты бы ее поцеловал.

— Я не сделал этого по трем причинам. Во-первых, я не целую чужих жен. Во-вторых, сейчас она мне как сестра. Ее сын — мой крестник, я хорошо отношусь к Блейку, и последнее, что я хотел бы сделать в этом мире, совершить что-то подобное, что заставило бы всех нас чувствовать себя неловко. В-третьих, нужно быть дебилом, чтобы хотеть вернуться к тому, что тебе тогда кроме боли ничего не дало.

Я чувствую такое облегчение, которое мгновенно прогоняет все темные мысли.

— Почему ты не дождалась, когда я вернусь домой, и не спросила меня вместо того, чтобы бежать к Эндрю за пакетом наркоты? — спрашивает он мягко.

— Я не такая, как ты, Джек. Много плохих вещей со мной случилось, и я боролась так долго, что стала слишком хрупкой. Один маленький стук, и я разбиваюсь. Когда я наткнулась на альбом, я подумала, что все, что у нас было, было ложью, а без тебя моя жизнь бессмысленна.

— Я жил в вакууме до того, как встретил тебя. Будут происходить и другие потрясения в жизни. Ты должна научиться доверять мне. Прийти ко мне, точно веря, что для меня ничего важнее нет, чем ты.

— Откуда ты узнал, что я взяла наркотики у Эндрю?

— Он извинившись все мне рассказал. Он знает меня намного лучше, чем ему может обернуться то, что он продал наркотики моей девушке.

— Прости, что поставила тебя в такое неловкое положение.

Он сжимает мои запястья.

— Ты не поставила меня в неловкое положение. Меня ничто в тебе не может поставить в неловкое положение. Но то, что ты так глубоко скрываешь, ранит меня.

— Что? — шепотом спрашиваю я.

— Ты ничего не рассказываешь о своем прошлом. Ты можешь не вдаваться в детали, но расскажи мне что-нибудь. Я чувствую себя отстраненным от большой части твоей жизни.

Я вздыхаю.

— Дело не в том, что я хочу отстранить тебя, но почти все, что произошло в детстве, чревато болью и виной.

— Тогда расскажи мне, что не чревато болью. Расскажи мне о своей матери.

Я глубоко вздыхаю.

— Когда я была маленькой, и мой отец жестоко обращался с мамой, я хотела вмешаться. Я хотела остановить его, но мне не хватало мужества, чтобы решиться. Я была слабой. — У меня начинает дрожать голос, и он обнимает меня, крепко прижимая к своему телу.

— Все в порядке, моя любовь. Мне не нужно знать. Я просто хочу любить тебя. Вот и все.

— Есть одна последняя вещь, которую я не сказала тебе, хотя, действительно, должна была сказать еще в первую нашу ночь.

Он отодвигает меня от себя и улыбается.

— Ладно, давай послушаем еще одно «большое почему я не должен быть с тобой».

Я не улыбаюсь ему в ответ.

— Валдислав делал видео со мной… со многими мужчинами. Что, если однажды кто-нибудь, кто видел эти видео или были там, подойдет к нам и скажет тебе…?

— Сразу же произойдут две вещи. Во-первых, ему тут же придется отправиться к квалифицированному ортодонту. Если ему будет интересно, я смогу порекомендовать отличных специалистов. Во-вторых, я буду любить тебя еще больше.

Я смотрю на него, не смея дышать.

— Ты не будешь меня стыдиться?

— Стыдиться? О чем, мать твою, ты говоришь? Это последнее, что я буду чувствовать. Черт, я так горжусь тобой, я хочу закричать с крыши, что ты моя.

— Почему? Я же не особенная.

Он медленно качает головой.

— Я никогда не мог описать, насколько ты особенная для меня. Как птица не может сказать рыбе, как это чувствовать ветер в своих крыльях.

Я во все глаза смотрю на него. Это почти слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Я — та песня, которую ты никогда не пела, София. Ты не знаешь нот, мы можем попробовать вместе. Попробуй меня. Обещаю, ты никогда не пожалеешь об этом.

— А как же дети?

— А что с ними?

— Что мы им скажем?

— Мы научим наших детей всему хорошему, так что в один прекрасный день мы расскажем им, и они будут испытывать только большую любовь и сострадания к своей храброй матери.

Слезы начинают катиться у меня по щекам.

Он притягивает меня в свои объятия.

— Нет ничего, что мы не смогли бы пережить вместе. Ничего. Ты меня слышишь, София Сигал. Абсолютно ничего.

Я договорился с Софией, что мы встретимся с моей матерью. Она одевается в черно-зеленое платье, которое считает официальным и консервативным.

— Как я выгляжу? — озабоченно интересуется она.

Я не говорю ей, что нахожу ее умопомрачительно. Она надела чулки, и я вижу небольшие выпуклости на облегающем платье. Я точно знаю, что буду делать позже.

— Очень официально.

— Ты считаешь, что оно слишком официальное? — с беспокойством спрашивает она.

— Нет. Оно просто прекрасно.

— Уверен?

— Абсолютно.

Она разглаживает обтягивающий низ на бедрах, отчего кружево чулок выпирает еще больше. Мой член беспокойно дергается. Я бы убил, чтобы отнести ее в кровать, но она слишком нервничает.

— Ты бы сказал мне, если бы я была одета неправильно, правда ведь? — озабоченно спрашивает она.