Джорджия Карр - Девственница

Я ненавижу ликеры, но понимаю, что она старается быть вежливой, поэтому киваю. Я наблюдаю, как она разливает янтарную жидкость в две рюмки. Подносит рюмку к губам и выпивает одним глотком. У меня глаза готовы вылезти из орбит. Она пододвигает ко мне рюмку. Я делаю небольшой глоток. Тьфу, гадость.

— Присаживайся, — говорит она, и мы садимся друг напротив друга за деревянный стол.

— У тебя есть ее фотография?

Я молча сижу, а потом через несколько минут утвердительно киваю.

— Покажешь мне ее?

Я никогда никому не показывал фотографию своей матери. И показывать ее этой женщине мне кажется неправильным. Она враг, великая соперница моей матери. Из-за нее умерла мама. А потом я вспоминаю бабочку, присевшую мне на руку на кладбище, и то чувство покоя и все прощения, которое ощутил тогда.

Я устал ненавидеть эту женщину и ее семью. Я вижу, что они хорошие люди. И я определенно устал стыдиться своей матери. Моя мать не сделала ничего плохого. Она полюбила не того мужчину. Если кому и должно быть стыдно, так это моему отцу. Он изменил этой женщине и разрушил жизнь моей матери. Я лезу в карман за бумажником. Открываю его и протягиваю его по поверхности стола к ней.

Она поднимает его и внимательно разглядывает фотографию. Ее лицо опять не выражает ничего. Затем она поднимает на меня глаза.

— Она была очень красивой.

— Да, была, — шепчу я. И в эту секунду все годы после смерти моей матери превращаются в пыль. Мне кажется, что мне снова двенадцать. Потерянный и испуганный ребенок, но полный решимости защитить память своей матери несмотря ни на что. Я сжимаю челюсть.

— Ты останешься на ужин, не так ли?

Я с сомнением поглядываю на нее. Несмотря на то, что мне хочется принять ее приглашение и стать частью ее семьи, но что-то внутри меня знает, что я никогда не смогу стать частью их семьи. Это будет типа предательства. Я вспоминаю родное лицо мамы. Как она никогда не ругала моего отца, не в чем не обвиняла. Она тосковала по нему.

— Я не пытаюсь найти у вас свой дом. Меня здесь быть не должно, на самом деле.

Она медленно улыбается.

— В этой вселенной даже нет ни одной пылинки, которая бы находилась не на своем месте. Ты находишься именно там, где и должен быть.

Я пристально разглядываю ее, и она кивает.

— Вы хотите, чтобы я остался?

— Много лет назад я ходила к гадалке, и она сказала мне очень странную вещь. Она сказала, что у меня будет пятеро детей. Я сказала, что у меня только четверо, но она очень настаивала, что их должно быть пять. Но она уверенно твердила, что их пять. Я даже подумывала завести еще одного ребенка, но годы шли, а я так и не могла забыть ее слова. Она все время говорила, что у меня пятеро. Ты был пятым ребенком, и я ждала тебя все это время.

Я поспешно выдыхаю, и сглатываю ком.

— Простите, — говорю я ей.

— За что?

— Я разрушил ваши прекрасные воспоминания о муже.

Она медленно улыбается. Улыбка не грустная и не расстроенная. Прекрасная. Она освещает ее лицо, отчего она выглядит на десять лет моложе.

— Почему ты решил, что разрушил, дитя мое? Ты дал моим внукам еще одного дядю, а моим детям еще одного брата. Моя дочь всегда хотела еще одного брата. Теперь ты исполнил ее желание. Не могу дождаться, когда увижусь со своим внуком, твоим сыном.

Канули времена в прошлое, когда изображения с камер видеонаблюдения были зернистыми и низкого качества. Сейчас человек Джека дал ему качество HD. Черт, я даже вижу пигментные пятна на руках судьи. Приплюсуйте объемный звук и огромный экран телевизора, установленный на стене, словно мы находились там же на этой сессии.

Я сижу на диване в тусклом кино-зале Джека и смотрю на странное зрелище, разыгрывающееся на экране. Это секс-подземелье, клуб садо-маза. Стены покрыты черным винилом, не пропускающем звук. В центре комнаты стоит широкий стальной стол, на нем лежит вниз лицом голый судья Джексон.

Я упираюсь подбородком в ладони, как только высокая, статная, пышногрудая, зрелая женщина, одетая в черную кожу с головы до ног, по-видимому, Эванна появляется в кадре, проводя хлыстом по рыхлым белоснежным ягодицам судьи.

— Повернись, ты никчемный кусок дерьма. Неудачник. Посмотри на свой крошечный пенис. Он отвратителен. Какая женщина захочет прикоснуться к нему? Неудивительно, что ты пришел сюда и заплатил мне, чтобы я тебя возбудила. — У меня непроизвольно взлетают брови кверху, но похоже судье это очень нравится.

— Эванна знает, что она играет на камеру, поэтому дальше будет еще лучше, — уверяет меня Джек.

И он не шутил.

У этого судьи серьезные проблемы с кинки. Сначала его нещадно выпороли, затем заставили одеть женский бюстгальтер и подгузники, и ползти по полу на корачках, потом только дама разрешила ему вылизать свои высокие сапоги. Наблюдать со стороны не очень, скажу я вам.

Каждому свое и все такое, но черт возьми, как кто-то может платить за это дерьмо, не говоря уже о том, чтобы оно нравилось, но похоже судье это действительно нравилось, потому что его маленький красный член стал жестким, показывая, насколько он возбудился.

Судья продолжал унижаться перед Эванной.

— Пожалуйста, — всхлипывая, умоляет он, желая испить ее мочу.

— Ты был хорошим мальчиком, поэтому сегодня тебе не придется пить из стакана. Сегодня на десерт я просто поссу тебе в рот.

Он практически начинает пускать слюни, Джек начинает смеяться рядом со мной. Я не уверен, что мне смешно, или мне стоит протереть глаза, видя старика, стоящего на корточках между ее ног, и жадно глотающего ее мочу.

— Святое дерьмо, — восклицаю я, когда она заставляет его огромным фиолетовым фаллоимитатором таранить свою задницу, в качестве наказания за то, что он посмел ненароком дотронуться к ней выше колена. Видимо, это запрещено. Камера все записывает.

Джек выключает видео.

— Годится. Мы отнесем это ему и напомним обо всех непослушных вещах, которые он проделал сегодня во время ланча. Если он по-прежнему будет защищать своего сына, мы опубликуем это видео в интернете и отправим в газеты. — Джек смеется. — Хотя он отлично знает, что такое дисциплина, не так ли?

— Это возмутительно. Мой сын хороший, порядочный гражданин. Он чист перед законом. Как ты смеешь приходить сюда и угрожать мне? Я знаю все о тебе, Джек Иден. Ты можешь притворяться бизнесменом, но на самом деле всего лишь двуличный мошенник. Убирайся из моего кабинета. — Судья, сейчас одетый в темную мантию, брызжет слюной. Он поднимает руку и указывает на дверь. — Я серьезно. Убирайтесь, вы оба.

— Предпочитаешь камеру? — спрашивает Джек, прислонившись к книжному шкафу, полному толстых книг в кожаных переплетах. — В отличие от подземелья.