Галина Чередий - Уха из петуха [СИ]

— Приезжий! — бабка совсем не спрашивала. — А ну, подь сюды!

На секунду Сергею захотелось развернуться и ломануться к дому. Идиотизм какой-то, точно нервы уже ни к черту! Подойдя к забору, он улыбнулся бабке, хотя самому показалось, что лицо скорее перекосило. Старушенция окинула его придирчивым взглядом с ног до головы и еще больше поджала тонкие бескровные губы.

— Городской! — изрекла она так, словно присвоила ему высшую степень инвалидности, а потом вдруг соболезнующе, но при этом настолько искренне улыбнулась, что у Сергея аж сердце скакнуло от такой внезапной перемены.

— На, милок. Откушай молочка пАрного. Тока-тока с-под коровки. У мяня Бярезка-от дуже сладкое молочко дает.

— Что, простите? Какая березка?

— Да корову бабкину так зовут — Березкою. Ты, дядь, пей. Правда ведь вкусно.

Сергей с вымученной улыбкой взял глиняную кружку, протянутую ему через забор. Кружка была литра на пол, не меньше. Пузатая, с большой, но при этом неудобной ручкой, что так и норовила выскользнуть из пальцев. И тяжелая, зараза. А над кружкой колыхалась шапка крепкой белоснежной пены. Примерно такой, как подает его супер навороченная дорогущая итальянская кофе-машина, запрограммированная на изготовление классического капучино.

— А если бы оно с подвалу было бы, холодненькое, да с крошками… У-у-у, на завтрак такое ваще класс — лучше всяких музлей ихних городских. Еще вот с медком свежим хорошо идет, — важно, со знанием дела продолжил еще один персонаж внезапно обрушившейся на Сергея пасторали — стоявший за спиной бабки пацан лет шести: рыжий, конопатый, с шелушащимся носом малец, ловко держащий близнеца глиняного монстра и вку-у-усно свербающий из нее свою порцию «березкиного дуже сладкого». — Мы, кстати, скоро липовый качать будем, да, ба?

— Вишь ты шустрый какой. Через месяц тока качать будем. Йонсый околеваит тот липовый. Его там будет — тьху, с кошкин хер.

— Ба, ну опять ты… мамка услышит — заругает.

— Ой, морчи уж, заруганный поди весь. А ты пей, — грозно мотнула головой бабка, да еще и корявым пальцем пригрозила так, что загипнотизированный Сергей в несколько глотков опорожнил глиняный сосуд со свежевыдоенной амброзией, попахивающей… ну… скажем так, далеко не голландскими розами.

— Хорошо молочко-то? — опять посуровела бабулька, сверля его глазами так, что Сергей был уверен — не согласись он, и будет ему расстрел на месте.

— Хорошее, — послушно закивал он. — Очень вкусно, спасибо.

— Как звать-то?

— Сергей Ми… Сергей. — И чего он заикается?

— Надолго к нам, али так, здоровье поправить? — продолжила допрос соседка.

— М-хм, — выдал нечто неопределенное Сергей, подкрепив исчерпывающий ответ взмахом руки с кружкой.

— Ну понятно, — вынесла вердикт старушка и проворно выхватила предмет утвари, — Ты за молоком да творогом то обращайсси. Баб Надей меня кличут. Может, хоть на человека на нормальных харчах похож станешь.

Вот и разбери — пожалела или обругала.

— Э-э-эм-м, погодите! Сколько я за молоко-то должен? — спохватившись, крикнул вслед Сергей.

— Чай не ведро выхлебал, не обнищаем, — отмахнулась женщина. — Привыкли у себя со всякими маркетами за чайную ложку ёгуртОв всяких мульены выкидывать! Пробовала я ту отраву — тфу, упаси бог еще раз сподобиться!

— Дядька, а ты рыбалку любишь? — торопливо спросил рыжий кузнечик, почесав шелушащийся нос. — А по грибы ходить? А лесопет починить можешь?

Сергей едва успел обработать только первый из поступивших запросов, сам у себя интересуясь, любит ли он рыбалку, как бабка прикрикнула на мальчишку:

— Отстань от человека, Тоха! Не видишь, он совсем ведь городской, — и опять это прозвучало как безнадежный диагноз. — Быстро дуй клубнику оббирать!

— Пока, дядь Сережа! — махнул тонкой поцарапанной лапкой пацан и припустил за бабкой.

— Ну, спасибо… еще раз, — только и нашелся ответить Сергей.

Вот недаром Сергей не любил эти восточные базары — шумно, гамно, грязно, негигиенично и жуть как антисанитарично-о-о-у-у. Ат, Юлька! Ну, заррраза! Выклянчила шаурму, сама не сожрала, а у него теперь живот крутит, ва-а-ай-ва-а-ай… И, главное, ни аптеки рядом, ни, пардон муа, туалета. А, нет! Вон же они — заветные WC! И тут откуда ни возьмись под ноги кинулся какой-то юркий мерзкий типчик, и как гаркнет:

— КУПИ-И-И-И! КУПИ-И-И МУШМУЛЛУ-У-У!

От жуткого вопля, ввинтившегося в мозг, Сергея подкинуло на кровати. Сердце заходилось дурным галопом, мокрая от пота простынь прилипла к спине, живот крутило так, что заветные буквицы, те самые, привидевшиеся в дурном сне, моргали прямо на сетчатке глаз.

— КУПИ-И-И-И! КУПИ-И-И МУШМУЛЛУ-У-У! КУПИ-И-И!!!

— Убью-у-у! — не зная, кому грозит, взвыл измученный сельской идиллией горожанин и, пробуксовывая на скользком, тщательно вымытом дощатом полу, рванул на выход по направлению к сокровенному дощатому зданию, молясь всем своим атеистическим богам о нескольких секундах надежной работы сфинктера.

— МУШМУЛЛУ-У-У! КУПИ-И-И!!!

— С-с-су-у-у…

— КУПИ-И-И!!!

— Па-а-адла-а-а! Да что ты такое?

Вывалившись на дрожащих от слабости ногах из устоявшего под напором молодецкого турбонаддува заведения, Сергей дополз до крыльца и нащупал трясущейся рукой пачку сигарет, оставленную с вечера на периллах веранды. Вытащив сигарету, он клацнул Зипповской зажигалкой…

— МУШМУЛЛУ-У-У!

— Да епический городовой! — завертел головой Сергей, пытаясь определить, что за гребаный баньши вытягивает душу из его бледного городского тела, измотанного «дуже сладким бярезкиным» и ночным кошмаром, воплотившимся в тривиальную диарею. Но горластый мерзавец, услышав его, подавился на середине вопля и, издав странное бульканье, затих. Мужчина постоял немного на крыльце, настороженно вслушиваясь и таращась в темноту, но ничего, кроме нудящих одно и то же сверчков и далекого, дерущего глотку в любовной горячке соловья, не услышал. Ноги ощущались не слишком надежными, в животе медленно затихал конфликт интересов между пищевыми объектами городского и сельского типа, а глаза упорно норовили закрыться. Шаркая и тихонько матерясь при очередном столкновении с коробками, Сергей поплелся к дивану в гостиной. Мало ли, вдруг опять застигнет новый виток внутреннего катаклизма, так что лучше быть поближе к двери. С блаженным стоном он растянулся, чувствуя себя героем старого мультика. И подушечка-то у него тут мягкая, и одеяло пушистое, и диван чудо как хорош…

— КУ-У-УПИ-И-И… — рванулось сквозь такую сладкую дрему, моментально охватившую его.