Айя Субботина - Бархатная Принцесса

— Где вы нашли вдохновение для новой коллекции, Даниэла?

Молоденькая журналиста неуклюже тычет диктофоном куда-то в область моего рта. Делаю шаг назад и тут же попадаю под вспышки фотоаппаратов. Моя помощница и охранник отгоняют репортеров как могут, но сегодня от них просто не отбиться. Жужжат, как мухи, жалят вспышками, мешают сосредоточиться.

— В Румынии, - отвечаю рассеянно, плохо фокусируясь на вопросе.

Я не спала… сколько дней? Двое суток точно, и все это время живу на кофе. Нервы уничтожают аппетит, и даже от одного запаха еды подташнивает. Знаю, что нужно поесть хотя бы через силу.

— Поэтому в ней так много этнических мотивов, - констатирует девчушка очевидный факт. И тут же задает следующий вопрос: - В кулуарах ходит много разговоров о ваших отношениях с одним очень известным строптивым холостяком…

— Я не отвечаю на личные вопросы.

— Но это почти…

— Интервью закончено! – приходит на выручку моя помощница Анжела и отгоняет журналистку подальше словно надоедливое насекомое. Вздыхает, поворачиваясь ко мне: - Я всем журналистам, которые прошли аккредитацию, раздала перечень вопросов, но они вечно лепят отсебятину.

— Они роются в грязном белье, это их хлеб, - устало отвечаю я, хоть журналистская братия как никто другой испортила мне жизнь.

— Даниэла, приехал Олег Викторович.

Я вскидываюсь, машинально поправляю прическу. Как приехал? Уже? Мы договорились встретиться после десяти, а сейчас…

— Который час?

— Без четверти десять, - отвечает Анжела и тут же разворачивает потрепанную записную книжку. – У вас завтра в восемь тридцать встреча с «Люкс-ткани». В девять – совещание с отделом маркетинга.

Я поворачиваюсь и быстрым шагом протискиваюсь в дальнюю часть зала. Помощница идет следом и на ходу зачитывает расписание. У меня нет ни одного «окна».

— Пожалуйста, проследи, чтобы все интервью легли мне на стол, - напоминаю я. – Ни слова в прессу без моего личного одобрения.

— Обязательно, Даниэла.

Я на ходу прикрываю лицо от ушлого парня с объективом размером с подзорную трубу и, прячась за спинами охранников, проскальзываю за дверь.

Теперь можно выдохнуть. Сосчитать от одного до десяти в обратную сторону. И да, снять, наконец, туфли. Нет сил даже наклониться, знаю, что точно упаду, поэтому просто стряхиваю туфли в разные стороны и иду босиком по прохладной ковровой дорожке.

Сегодня мой день. Успех коллекции очевиден: я вложила в нее душу и сердце, и вдохновение, которые привезла из пыльных комнат замка Влада Цепеша.

И сегодня у меня юбилей. Чертово тридцатилетие.

Я на миг задерживаюсь у ростового зеркала – в гостинице, в чьем холе прошел закрытый показ – они повсюду. Еще раз поправляю волосы, стряхиваю с пиджака несуществующие пылинки и складки. Я сегодня в черном, в рубашке с галстуком, и даже шляпа где-то была, но убей бог не помню, куда подевалась.

Для меня здесь снят «люкс», куда я долго поднимаюсь на лифте.

Олег правда приехал? Бросил свою конференцию и приехал за два часа до конца моего Дня Рождения. Мы оба давно не в том возрасте, когда отношения измеряются такими глупостями, и оба далеко не романтики, но именно сегодня мне не хотелось быть одной.

Может показаться, что я жалуюсь на жизнь. Модный дизайнер, окруженная поклонниками, богатая, успешная, красивая – и ноет, что не с кем отметить праздник. Но все именно так. В моем телефоне нет ни одного номера, кому я бы могла позвонить среди ночи и пожаловаться на плохой сон.

Я выхожу из лифта, быстрым шагом пересекаю короткий холл и вхожу в номер.

— Я же сказал, что буду завтра к одиннадцати, - стоя спиной ко мне, говорит Олег. – Без меня ничего не подписывать. Все, хватит, утомил меня.

Он отключает телефон, вздыхает и поворачивается.

— Завтра в одиннадцать? – просто так переспрашиваю я, хоть и с первого раза все прекрасно услышала.

— Прости, Даниэла. – Он снимает очки и потирает примятую переносицу.

Хочет продолжить, но его телефон снова вторгается между нами. Олег бросает взгляд на экран, матерится сквозь зубы и смотрит на меня с выражением «я должен ответить». Делаю приглашающий жест, но продолжаю стоять на месте. Только опираюсь спиной о дверь.

Олег Никольский – номер три в списке «Форбс» среди богатейших людей просторов Великой и Могучей. Никольский – это сталь и металлургия. Ему сорок четыре, и седина почти полностью украла краску его волос, но его это нисколько не портит. Тот случай, когда мужчина, как хороший коньяк, с возрастом становится только лучше. А еще у него есть двадцатилетние дочь и жена.

Какую роль я играю в его жизни?

Ту, о которой стыдно говорить вслух, потому что я уже два года хожу в статусе его официальной любовницы. Что значит официальной? Обо мне все знают, но никто не рискует говорить об этом вслух.

— Нина, хватит устраивать истерику, - пытаясь говорить, как можно тише, осаждает жену Олег.

Есть что-то мерзкое в том, что он отчитывает при мне законную супругу. Хочется взять трубку и чисто по-женски посоветовать хоть иногда давать ему вздохнуть и не донимать ревностью. Все знают, что он никогда не уйдет из семьи, а она знает лучше всех, но все равно продолжает названивать.

Я знаю, что будет дальше. Даже не нужно слушать.

Они поговорят, она начнет плакать, он подарит мне что-то жутко дорогое и эксклюзивное и уйдет, не давая никаких обещаний. У нас все именно так: визиты вне плана, свидания украдкой, хороший секс пару раз в месяц, редкие вылазки в театр или на эксклюзивную премьеру. Два года он приходит и уходит, не обещая ничего.

— Даниэла, я… - слышу его сожаление.

За окном пахнущий вишневым цветом апрель, дождь лениво скользит по стеклянным стенам «люкса», и столица лежит как на ладони: большая, шумная, вся в брызгах неона и размазанных огнях фонарей.

— Ты идешь к жене, - улыбаюсь своему «заплаканному» дождем отражению. Вижу, как Олег подходит сзади, достает из кармана пиджака колье и одевает мне на шею. Пробегаю пальцами по холодным камням, прикусываю губу, чтобы сдержать неуместную ироничную шутку об ошейнике для собачонки. – Очень красиво, спасибо.

— Я возвращаюсь в субботу, - он сдвигает пиджак с моего плеча, целует плечо через тонкую ткань блузки. – Отпразднуем, как захочешь.

Просто молча киваю.

В окнах наши фигуры наполнены дождем, его вечной занятостью и моей невысказанной обидой.

Гроза и одиночество выгоняют меня из роскошного номера.

Я тридцатилетняя женщина, которая боится грозы до такой степени, что не может быть одна, когда молнии наполняют комнату скоротечными вспышками света. Чувствую себя курицей в микроволновке, кажется, что достаточно еще одной, чтобы я истлела и превратилась в горсть пепла. Мой психолог говорит, что это глубокий детский страх, который при желании ничего не стоит вскрыть и уничтожить, но, как бы абсурдно это ни звучало, мне с ним комфортно. Я алогична - и это хуже, чем придурь, потому что не проходит даже с возрастом.