Дарья Сойфер - Исцеление

— Так долго?! Но я хотела именно у нее… Подруга так ее рекомендовала…

— Извините, она слишком загружена. Ничем не могу помочь.

Он сбросил звонок и предусмотрительно отключил звук. Потом и на своем телефоне тоже. Ника совсем о себе не заботится с этим бизнесом… Не успел он обрадоваться, что не придется делить любимую женщину с Марком и фирмой, как ее завалили заказами и приглашениями провести мастер-класс. И все было ничего, пока она не переоборудовала всю его кухню в мультифункциональное нечто из нержавеющей стали. Не домашний очаг, а военный штаб межгалактических войн, где вместо карт наступления — графики и таблицы заказов. Одно приятно: Паше перепадали пробные порции и всякие лакомые остатки тортов, кремов и муссов, что на фигуре сказывалось бы не лучшим образом, если бы не сгорало потом ночами в спальне.

Месяц платонических отношений стал, пожалуй, самым тяжелым испытанием в его жизни. Что ж, сам виноват. Больше он даже близко не подходил к травмоопасным видам транспорта: боялся, что снова не сможет прикоснуться к Нике так долго. Пока не случилось то, что случилось. Теперь ей предстоит операция, а потом два месяца восстановления. Два долгих месяца.

Репкин пошел мыться в оперблок, бригада уже ждала его. Паша облачился в робу, маску и шапочку и прошествовал на непривычное для него место по ту сторону экрана. Незнакомый анестезиолог в круглых очках кивнул на свободный стул, приглашая Исаева присесть, но тот замер, увидев любимую на столе. Ника лежала, распятая между монитором и капельницей, и смотрела на него с улыбкой.

— Я тебя люблю, — прошептала она.

— И я тебя, — только чувство неловкости перед коллегами не дало Паше раскиснуть и броситься к ней.

Вместо этого он сглотнул, кашлянул и сел на предложенный стул, пытаясь изобразить спокойствие и мужскую надежность. Его колотило от невозможности что-то сделать и повлиять на ход событий. Давненько он не был в операционной как зритель, и эта роль его не устраивала.

— Ну, Исаевы у нас готовы? Оба? — Репкин зашел, подняв стерильные руки вверх.

— Готовы, — ответила Вероника.

— Сергеич, ты присматривай за главой семейства, — обратился Репкин к анестезиологу. — Нашатыря ему, если что.

— Все нормально, — буркнул Паша. — За монитором следи. Давление не высоковато?

— Так, дружище, жена твоя — вот, — Сергеич нахмурился. — Остальное — наша забота. Не представляю, как в Америке врачи работают, когда у них там проходной двор из родственников…

— Во всем свои плюсы, — резонно заметил Репкин. — Радуйся, что мы не пошли естественным путем. Тогда он бы тут сутки всем нервы мотал. Так, народ, приступаем. Олечка, готовь расширитель…

— Ты маме звонил? — тихо поинтересовалась Ника.

— Нет, как договаривались. Чтобы не нервничала. Только Катьке. Она там уже какие-то вещи для приготовила.

— Не знаешь, Лена отвезла на презентацию мини-пирожные?

— Понятия не имею! — Паша с трудом сдерживался: пустая болтовня мешала ему вслушиваться в разговор за экраном. — Наверное!

— Чего ты злишься?

— Потому что ты даже сейчас думаешь про свои заказы! Кстати, тебе пять минут звонили по поводу свадебного торта.

— Правда?! И что ты сказал?

— Отказался, разумеется. Ей нужно уже через пару недель!

— Зачем так сразу! Может, я бы и смогла…

— Нет, Ника! До октября слышать ничего не хочу!

— А что, вы делаете торты? — встрял в разговор любопытный анестезиолог.

— Да, — Ника оживилась. — Я — кондитер. Если вам что-то понадобится…

— Поверить не могу, — фыркнул Паша. — Хотя бы сегодня отвлекись от работы! Надеюсь, ты сюда не притащила визитки? Хватит того, что ты на нашу свадьбу сама делала все десерты!

— Хочешь сделать хорошо — сделай сам. Между прочим, всем понравилось.

Господи, она даже теперь, прикованная к столу, в дурацкой голубой шапочке умудрялась умничать. Как же ему хотелось сейчас расцеловать ее до потери сознания, чтобы она кроме его имени больше ничего не могла произнести…

— Сейчас будем извлекать, — объявил Репкин. — Надя, вот здесь… Нет, аккуратнее, ага… Вероника, мы тебя немного покачаем, не волнуйся…

Паша стиснул пальцы замком так, что они хрустнули. Он должен был хоть куда-то деть руки, чтобы не рвануть туда и не вмешаться в процесс.

— Пошли-пошли-пошли… Надя, сильнее! Ага, держим…

Раздалось хрюканье, хлюпанье и вдруг… тоненький писк. Паша замер. Писк усилился и перешел в сердитый басовитый крик.

— Десять сорок, — Репкин взглянул на настенные часы.

— Мамочка, у вас мальчик, — медсестра пихнула им с Никой под нос склизкий окровавленный комочек на подносе и куда-то унесла.

— Боже, какое чудо, — голос жены доносился словно откуда-то издалека.

— Так, работаем дальше… — продолжил Репкин. — Отсос. И вот здесь убери.

Снова хрюканье.

— Десять сорок три.

— Второй мальчик, — другая сестра продемонстрировала Паше младенца и тоже исчезла.

— Почему он не кричит? — забеспокоилась Ника.

— Все нормально, брат его немного прижал, — одна из ассистенток перегнулась через экран. — Сейчас им займется неонатолог.

Секунды тянулись медленно, Паша напрягся, соленая влага жгла воспаленные от недосыпа веки. И, наконец, к первому сердитому присоединился второй пронзительный крик. Впервые в жизни Исаев был счастлив услышать детский плач. Наклонился поцеловать любимую: она тоже беззвучно плакала от счастья.

— Как думаешь, они в порядке? — она судорожно шмыгнула.

— Так, пациентку мне не нервируем, — анестезиолог тронул Пашу за плечо. — Мамочка, будете плакать, мне придется дать вам поспать.

— Нет-нет, — всхлипнула Ника и поморгала. — Я больше не буду.

— Так, папаша, детей будем смотреть? — подошла к ним медсестра в розовом костюме, наверное, из детского. — Первый мальчик два девятьсот десять, девять баллов, второй чуть меньше, два семьсот пятьдесят, семь баллов. Оба пойдут сразу в детское отделение. Хотите пока пойти подержать?

— Так нечестно, — обиделась Ника. — Я тоже хочу.

— Не расстраивайтесь, вам их вечером принесут покормить, — сестра улыбнулась. — Ну что, идем?

— Я быстро, — выпрямился Паша. — И потом сразу к тебе.

Его проводили в небольшую комнатку, усадили на лавку и выдали два пищащих, туго спеленутых кабачка. Он бережно взял их, прижал к себе, боясь шевельнуться или выронить. Только сейчас до него дошло: двойня! Как же они будут справляться? Это сейчас ему детей положила на руки медсестра. А как взять их из кроватки самому одновременно? А если они будут плакать сразу? И ночью, получается, спать вообще нельзя будет?

Его обуяла такая туча эмоций, что он и сам не мог разобраться, что чувствует. И страх, и волнения, и нежность, и любовь, и благодарность Нике.