Наталья Воронцова - Лунные танцы

— А знаете что, давайте. Виски со льдом…

— Одну минуту, синьора.

Вокруг Свенцицкой засуетились девушки, улыбающиеся и бесшумные, как тени. Вскоре перед ней уже стоял низенький стакан с толстым дном, в котором, потрескивая, таяли в янтарной жидкости кубики льда. Милая, давно знакомая парикмахерша Донателла тем временем с нескрываемым восхищением разглядывала роскошные вьющиеся волосы Ирены. Они тяжелой волной спадали на плечи и спину, придавая в целом холодному и надменному облику своей хозяйки немного трогательной женственности. Все мужчины, особенно восточные, сходили с ума от ее волос, и придумывание для себя умопомрачительных укладок было одним из любимых развлечений Ирены в свободные часы. Уйму времени и денег она тратила на то, чтобы поддерживать волосы в такой великолепной форме.

— Что желает синьора? — вкрадчиво спросила Донателла с прелестным южным акцентом.

Ирена в очередной раз поборола желание разрыдаться, сделала глубокий вдох, долгий выдох и не спеша, с деланной жеманностью глотнула виски.

— Будем стричь, — произнесла она коротко и немного отстраненно, — коротко. То, что останется, — покрасим в рыжий. В огненно-рыжий! — В глазах ее снова сверкнули злые огоньки, и голос прозвучал недобро. Потом Ирена сделала попытку улыбнуться, видя нескрываемое удивление Донателлы. — Я просто меняю имидж… Разве это запрещено?

— Синьора Ирена, а ваш показ? — после паузы спросила робко парикмахерша, — ведь мы давно выбрали специальную прическу, так подходящую к вашему роскошному алому платью… В котором вы будете сегодня вечером…

Свенцицкая раздраженным жестом прервала парикмахершу:

— Я же сказала: будем стричь! Понимаете? И никакого алого платья сегодня вечером не будет. У меня появились дела поважнее.

Всем своим видом она, казалось, давала понять, что разговор закончен. Отвернувшись от парикмахерши, она закурила. Донателла побоялась спрашивать о чем-то еще и осторожно приступила к работе, как будто надеясь, что клиентка вот-вот передумает. Ей было до смерти жалко отрезать эти прекрасные светло-каштановые волосы — тайную мечту любой итальянки. Но странная русская сидела в кресле и отрешенно молчала, не глядя в зеркало, как будто отгородившись стеной от всего мира. Только снова и снова просила принести ей виски.

Ирена никак не могла придумать, как именно она поведет себя с Вознесенским. Мучительное желание было одно — ударить его побольнее и долго-долго возить носом по земле, чтобы он испытал примерно такое же состояние шока и боли, которое испытывала сейчас она, позорно сбегая с долгожданного показа. В одну минуту оказалось, что наличие привычного, уютного Стасика для нее важнее, чем все эти треклятые показы, коллекции, модели… И как он только мог так поступить с ней? А может, все это неправда? Как бы ей хотелось надеяться на это!

Пока парикмахерша с выражением физического страдания на лице отрезала длинные, густые локоны, Ирена с мучительным сладострастием представляла себе, что она сделает с этой студенткой-переводчицей и как навсегда отобьет у этого кобеля Вознесенского охоту путаться с молодыми девками. Разглядывая через несколько часов в зеркало свою новую, несуразную, но очень вызывающую прическу, Ирена внутренне содрогнулась. Вместо привычной холеной леди, уверенной в себе и в том, что весь мир лежит у ее ног, из зеркала на нее смотрела ярко раскрашенная, стареющая женщина с безумными рыжими волосами и заплаканными глазами. Короткая стрижка открыла слегка оттопыренные уши, отчего весь облик Ирены стал каким-то беззащитным и жалким. Парикмахерша смотрела на свое произведение со смешанным чувством безысходности и ужаса, ожидая, что клиентка сейчас закатит скандал, после которого ее, Донателлу, немедленно уволят.

Ирена, в один глоток прикончив четвертый уже стакан виски, тряхнула непривычно легкой головой, оставила, как обычно, большие чаевые Донателле, и, слегка покачиваясь, вышла из салона. Через минуту она снова села за руль, включила музыку на максимальную громкость и помчалась по ей одной известному маршруту.

Кое-как выехав из узкого переулка, Ирена свернула на центральную улицу города и остановилась у бутика «Версаче». За полчаса она, к удивлению и радостному недоумению продавцов, не задумываясь, скупила почти все вещи своего размера из молодежной «вырви-глаз» желто-зеленой коллекции, швырнула пакеты в машину и поехала в аэропорт. По пути она несколько раз едва не попала в аварию, вылетая на встречную полосу. Но отличная водительская сноровка выручила. Где-то на полпути у нее зазвонил мобильный. Обеспокоенный Эжен спрашивал, где она и как у нее дела.

— Лучше всех! — И Ирена выжала педаль газа до упора. Она попросила его привезти ее билет и вещи в аэропорт.

Эжен был на месте уже через полчаса, помог матери припарковать машину, на которой она упорно хотела въехать в запрещенную для парковки зону.

Эжен впервые за последнее время видел мать в таком состоянии. Непонятно было, то ли она пьяна, то ли до такой степени расстроена. В его почти стершихся воспоминаниях о детстве сохранились эпизоды, когда его отец напивался и бил мать, а потом Ирена напивалась и рыдала в подушку у его кроватки. Тогда у нее было такое же выражение лица, как сейчас, — как у затравленной собаки. Но все это было давно и неправда, а Ирена держала себя в руках и почти не притрагивалась к алкоголю все эти годы… На глаза молодого человека тоже навернулись слезы.

— Мамочка, ты можешь мне объяснить, что случилось? Я же всегда был твоим самым близким другом… — Эжен уже почти плакал.

Ирена остановилась, взяла сына за подбородок и долго, не мигая, глядела ему в глаза.

— Понимаешь, сын, никому и никогда нельзя отдавать того, что принадлежит тебе. И если кто-то пытается это у тебя отобрать, — глаза Ирены сузились, а в голосе зазвенели металлические нотки, — надо бороться до конца. Ты понимаешь?

Эжен покачал головой. Он по-прежнему ничего не понимал.

— Проконтролируй, как там все пройдет. Потом расскажешь. — Ирена попыталась уйти, но Эжен прижал ее к себе и не отпускал.

— Мама, тебе действительно нужно уезжать? Ведь ты столько лет ждала этого дня, дня твоего триумфа… Ты не будешь потом жалеть? — Но Ирена так взглянула на него, что он осекся.

— Не будь мямлей, ты же мой сын. А жалеть можно только о несделанном. О сделанном — нечего жалеть! — И Свенцицкая не очень уверенной походкой, покачиваясь на высоченных каблуках, медленно направилась в зону регистрации.

Дождавшись, пока самолет взлетит, и предчувствуя неладное, Эжен принялся набирать номер Вознесенского, чтобы тот хотя бы прислал за Иреной машину. Вообще-то Эжен недолюбливал Станислава и никогда сам ему не звонил, но сейчас случай был исключительный! Ругаясь про себя, он снова и снова нажимал кнопку автодозвона, но мобильный Станислава неизменно сообщал о том, что «абонент временно недоступен».