Тилли Коул - Больные ублюдки

Куколка сидела на кровати, как всегда прижимая к груди свою куклу с фарфоровым лицом. Сегодня она оделась во всё черное. Было непривычно видеть ее в чем-то другом, без синего платья, белых гольфов и белого передника.

Мне это совсем не нравилось .

Я пошел к шкафу и вытащил оттуда одно из ее одинаковых синих платьев. Протянув его ей, я поймал на себе пронзительный взгляд ее больших, мерцающих голубых глаз.

— Переоденься в это.

Куколка посмотрела на свое черное платье и пальто.

— Папа сказал, что сегодня мне следует быть в черном. Чтобы почтить память твоего отца. Также как и на похоронах моей мамы.

— В черном ты меня бесишь. Ты должна носить цветное, — я снова пихнул ей платье.

Куколка нахмурилась.

— Ты всегда ходишь в черном, — сказала она и надула пухлые губки. — Почему же мне нельзя носить черное?

Меня начинало это раздражать.

— Я живу в тени. А ты нет. Ты живешь в лучах солнца… А теперь переодевайся .

Я уставился на нее и не сводил с нее глаз до тех пор, пока она не вздохнула и не взяла у меня из рук платье. Когда она, многозначительно топая ногами, прошла мимо меня в ванную, мою грудь наполнила единственная возникшая за весь день эмоция. Я почувствовал, как уголок моего рта слегка дёрнулся вверх. За всю свою жизнь я не был так близок к улыбке, как сейчас.

И только из-за нее.

Она всегда была яркой. Полной жизни. Задевала меня за живое.

Бросив на стул длинную черную куртку, которую специально для сегодняшнего дня купил мне мистер Эрншоу, я сел на кровать, опустил руку в карман жилета и вытащил часы. Я пробежал пальцами по циферблату и посмотрел, как подрагивают стрелки. Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так...

Дверь ванной открылась, и оттуда вышла Куколка, снова одетая в синее платье. Сбоку висела ее кукла Алиса. Куколка улыбнулась и развела руки в стороны, ожидая одобрения. Она знала, что очень нравится мне в этой одежде.

Только в этой одежде.

Моя ожившая, дышащая кукла.

Она подошла к своему туалетному столику, присела на стул и, взглянув на меня в зеркало, застенчиво улыбнулась. Она напевала про себя одну из песен с кассеты своей мамы. Я узнал эту песню. Она всегда пела и танцевала под эту песню. Снова и снова, каждый день. Мне было все равно. Мне нравилось смотреть, как она танцует.

Я поудобнее уселся на кровати, прислонившись головой к стене, выкрашенной в ярко-желтый цвет. Куколка потянулась к стоящему у нее на туалетном столике тюбику помады — к помаде ее мамы.

Розовая.

Она была ярко-розовая.

Она накрасила губы помадой, побрызгала духами себе на шею, а потом села рядом со мной. Когда мы с ней играли, она всегда наряжалась. Наряжалась и устраивала послеобеденные чаепития. Английский акцент и ярко-розовая помада. Сбоку возле кровати стояла фотография ее мамы. Было очевидно, что ей хочется выглядеть так же как она. С ее розовой помадой и длинными белокурыми волосами, ей это удавалось.

— Кролик? — Куколка легла рядом со мной.

— Да?

— Тебе грустно? — ее глаза были такими большими. Я увидел в них слезы.

— Мне не грустно, — твёрдо ответил я и, скользнув вниз, посмотрел ей в лицо. Куколка снова пахла розами — мой любимый аромат. Эти духи… её…

Куколка положила мне на руку свою ладонь.

— Умер твой папа. Это печальный день. Ты…, — она казалась взволнованной. — Если хочешь, то можешь поплакать. Все в порядке. Я никому не скажу.

Я нахмурился.

— Я не плачу.

— Никогда?

— Никогда, — я попытался вспомнить хоть раз, когда я плакал. Такого никогда не было.

— Ты не будешь скучать по папе?

Я задумался над ее вопросом. И честно ей ответил.

— Нет.

Куколка ахнула.

— Но ты ведь скучаешь по своей маме, да?

Я покачал головой.

— Нет.

Прищурив глаза, я пристально разглядывал потрясенное лицо Куколки. Я подумал о своей маме. Вспомнил, как она высадила меня у ворот поместья Эрншоу. Представил, как она наблюдает за мной на кухне, прежде чем меня бросить. Подумал о том, как она плачет по ночам, шепча мое имя.

И совсем ничего не почувствовал.

— Она ничего для меня не значит. Никто ничего для меня не значит.

Куколка порывисто втянула в себя воздух, я почувствовал, как что-то обожгло мне грудь.

— Я… я тоже для тебя ничего значу, Кролик? Даже я ? Твоя Куколка? — из уголка глаза выскользнула слезинка и скатилась вниз по ее щеке. Я увидел, как упала капля, и что-то у меня в животе оборвалось. У нее задрожала нижняя губа.

Я выдернул руку из ее ладони и вытер слезу большим пальцем.

— Только ты.

Куколка затаила дыхание, всматриваясь мне в лицо. Я взглянул вниз, не понимая, что это за чувство у меня в груди, а теперь и в животе.

— Что? — шмыгнув носом, спросила Куколка. Она взяла мою ладонь и крепко сжала.

Я посмотрел на наши руки, лежащие между нами на матрасе, и попытался представить, какой будет моя жизнь, если Куколка меня бросит. Если я ее никогда больше не увижу, также как маму и папу. В этот раз я уже не почувствовал пустоты…Я почувствовал всё . Я ощутил у себя в крови такой неистовый огонь и гнев, что у меня защипало в глазах.

— Ты что-то значишь, — стиснув зубы, сказал я. — Ты не такая как все. Мне на всех насрать. На всех до единого…кроме тебя.

Дрожащие губы Куколки медленно расплылись в улыбке. Она обхватила меня руками и обняла. Я никому не позволял к себе прикасаться, никому кроме нее. А она только и делала, что ко мне прикасалась — держала меня за руку, обнимала. Она не отрывала от меня рук.

Никто и никогда ко мне так не приблизится.

— Хорошо, — вздохнула она. — Потому что ты мой самый любимый человек. Самый-пресамый, какой только существовал на всём белом свете.

Ноющая рана в животе исчезла.

Куколка легла на спину, положив руку под голову.

— Теперь ты будешь жить с нами, Кролик.

Я кивнул. Мистер Эрншоу сообщил мне об этом после смерти моего отца. Сказал мне, что теперь он мой законный опекун, и что это было согласовано с моим папой, как только я приехал сюда жить. Если с отцом что-нибудь случится, я буду принадлежать мистеру Эрншоу. Теперь я принадлежал ему. Он сказал, что подготовит для меня комнату.

Мне хотелось, чтобы моя комната была рядом с Куколкиной.

А еще больше мне бы хотелось просто жить с Куколкой в одной комнате. Я все равно почти не спал.

В дверь постучали. Мы сели только тогда, когда вошла Куколкина няня, миссис Дженкинс. Увидев нас, лежащих на кровати так близко, она прищурила глаза.

— Хитэн, — произнесла она. — Мистер Эрншоу хотел бы видеть Вас в своем кабинете.

Она посмотрела на Куколку и сложила руки на груди.

— Где Ваша траурная одежда, Эллис? В такой скорбный день неуважительно носить цветную одежду.

— Я велел ей переодеться, — сев прямо, сказал я. Мне не нравилась миссис Дженкинс. Не нравилось, как она разговаривала с Куколкой, как вертелась вокруг нее.