Анна Берсенева - Кристалл Авроры

«Мне даже не хочется услышать, что он ответит, – холодно, будто не о себе, подумала Нэла. – И чего ради ждать, когда это произойдет в следующий раз, и в следующий, и еще? И разве только это?..»

– Ну да, сказать нечего, – словно расслышав ее мысли, усмехнулся Антон. – Так оно на самом деле устроено. Я в команде, правила такие… Я жить хочу по-настоящему! – вдруг выговорил он с такой страстью, которая не относилась к Нэле даже отзвуком. – Не на тележке трюх-трюх, а…

Он осекся.

– А на лихом коне по степям. Битвы, сокровища, любовь, – в тон ему усмехнулась Нэла.

– Это, что ли? – Антон хлопнул себя ладонью по плечу, по сизому пятну. – Любовь здесь ни при чем. – Голос его дрогнул. – И вообще не в этом дело.

Он не лгал – женщина, которая так страстно зацеловала его плечи, вряд ли значила в его жизни слишком много, это Нэла понимала. Но что вообще имеет для него значение? Что для него настоящая жизнь, к которой он рвется так безоглядно?

Бесконечно можно было задавать себе подобные вопросы, но не было в этом толку, и еще меньше толку было в том, чтобы задавать такие вопросы ему.

Назавтра Нэла уехала в дом на Соколе, а через неделю вернулась в Бонн. Впрочем, понятия «вернуться» и «уехать» перепутались у нее в голове, и не в голове даже, а в жизни, но и это уже не имело значения. Перепуталось все, действительность превратилась в какую-то глицериновую субстанцию, Нэла не понимала, что ее жизнь теперь собою представляет, и живет ли она вообще.

Первое событие, которая она осознала именно как событие, как нечто имеющее смысл, были слова Марион:

– Я думаю, ты должна приехать ко мне в Берлин.

С Марион встретились в боннском квартирном бюро, куда Нэла пришла снимать квартиру, а Марион сдавать свою. Нэла не считала их студенческую дружбу особенно близкой, но вдруг оказалось, что Марион понимает, что с ней произошло, гораздо лучше, чем, может быть, понимает она сама.

– Ведь ты хотела учиться в Берлине, и теперь ты можешь это сделать, – повторила Марион. – Я тоже пропустила несколько лет между бакалавриатом и магистратурой, но это нормально. Нам нужно было время, чтобы понять, чего мы хотим, и мы дали себе это время.

Она сказала об этом с такой невозмутимостью, как будто Нэла, как и она, провела это время в путешествии по Южной Америке. Но невозмутимость ее не показалась Нэле холодной, наоборот – окутала такой воздушной ясностью, в которой она впервые почувствовала, что может дышать, чего-то хотеть, к чему-то стремиться, а не плыть в вязкой жиже, в которой стремиться к чему-либо бессмысленно.

И дальше эти островки смысла стали появляться все чаще – когда Нэла подала документы на магистерскую программу в Берлине, когда получила подтверждение, когда они с Марион сняли квартиру в Моабите…

В эту квартиру Антон приехал через год. То есть не в квартиру приехал, а ждал Нэлу на лавочке под липой и окликнул ее, когда, возвращаясь домой поздно вечером после спектакля в Комише Опер, она вошла во внутренний двор с улицы.

Сердце у нее замерло, когда она его увидела, но тут же забилось снова, хоть и не ровно, но почти.

– Что улыбаешься? – спросила она, глядя в его глаза, поблескивающие в свете окон.

Да, она уже могла смотреть на него, разговаривать с ним. Все-таки прожитый отдельно от него год как-то… выправил ее. Да и его тоже, наверное. А впрочем, при чем здесь он – у него все по-другому. Интересно, откуда знает, что она в Берлине? У Вани спросил, может.

– Рад тебя видеть, вот что, – ответил он. – Как твои дела?

– Хорошо, – кивнула она. – В универе учусь.

– Ты же выучилась уже, – удивился Антон.

Все-таки он не изменился, это ей только показалось при первом на него взгляде. Да, черты лица утончились, жесты тоже, но стоило малейшему чувству – самому обыкновенному удивлению – охватить его, как все в нем сделалось прежним.

– В магистратуре теперь, – сказала она. – А ты зачем приехал, Антон?

Ей хотелось произнести вслух его имя и посмотреть, что будет. С ней что будет.

Ничего страшного не произошло. Она даже как-то спокойнее себя почувствовала, назвав его по имени.

– С тобой поговорить, – ответил он. – Посидим где-нибудь?

Нэла пожала плечами, и они вместе вышли из двора на улицу.

– Куда ты хочешь? – спросил Антон.

– Все равно, – ответила Нэла, но, сообразив, что сейчас он позовет ее ужинать, благо все кухни мира представлены в Моабите на каждом шагу и экзотическими блюдами благоухает огромный старый крытый рынок, поспешно добавила: – Пойдем к реке.

По берегам Шпрее шла обычная вечерняя берлинская жизнь; было в ее оживленности что-то подбадривающее.

Нэла спустилась по гранитным ступенькам к воде. Антон пошел за нею. Она присела на корточки, окунула руки в воду, провела мокрыми ладонями по лицу. Это успокоило ее окончательно, и она спросила:

– Так о чем ты хотел поговорить?

– Может, вернешься? – спросил он.

– Не вернусь. О чем еще?

– Только об этом. Глупо вышло, Нэл, – помолчав, сказал Антон. – Я себе этого не прощу. А ты… Может, простишь?

Она молчала. Совсем забыть его не получилось, это так же ясно, как и то, что он не изменился. Может быть, только пока не получилось его забыть, наверное, получится, скоро или не очень. Но как бы там ни было, начинать все заново не имеет смысла. Именно потому, что он не изменился. Он не может измениться. Даже если вокруг него начнет рушиться мир и обломки будут с воем пролетать в сантиметре от его головы, он точно так же взъерошит надо лбом вихор, проведя по нему пятерней, и все равно когда-нибудь явится домой с исцелованными плечами и скажет, выгребая мятые деньги из карманов пиджака, что так оно устроено и что он хочет жить, а не прозябать.

– Зачем тебе мое прощение? – Нэла пожала плечами. – Да и не в изменах твоих дело.

– А в чем?

– Я тебе не нужна, – глядя в его глаза, сказала она. – Ты себе такую жизнь выбрал, что и не заметишь, есть я или нет.

Глаза по-прежнему были такие, что в них хотелось провалиться. Если бы жизнь на этом закончилась, то она так бы и сделала. Но не закончится на этом жизнь, только разрушится, и лежи потом, придавленная обломками, и неизвестно сколько это будет длиться.

– Слишком у нас с тобой отношения сложносочиненные, – поморщился Антон.

Слово в его лексиконе показалось таким же новым, как в гардеробе плащ; раньше ничего длиннее куртки не надевал – говорил, мешает.

– Не знаю, – пожала плечами Нэла. – По-моему, предельно простые у нас отношения. Тебе нужен развод? – спросила она.

– Как хочешь.

Может быть, хочет жениться. Может быть, нужно на ком-то жениться в той команде и по тем правилам, которые он над собой признал.

– Подай заявление сам, – сказала Нэла. – Я свое согласие заверю в консульстве и пришлю.