Оксана Сергеева - Мажарин [калибрятина]

Романтично-медленно ни хрена, блин, не получалось.

Сжав руками и делая глубокий рваный вдох, Мажарин приподнял Марину, придавливая к

двери своим телом. Она обхватила его ногами, и от

простого, но плотного соприкосновения с ним еще в одежде голова закружилась.

— Кайфа хочу… много… — горячим шепотом.

— Прям много?

— Да. Всю тебя затрахать. Всю… — Терся раскрытым ртом о шею. Слегка вонзал зубы.

Целовал.

Марина улыбнулась. Обвила рукой его плечи. Чуть надавила пальцами на гладкую щеку,

поворачивая к себе лицо. Приникла к его рту открытыми

губами, и они замерли, еще не целуясь. А только жарко дыша друг другом — проникаясь

взаимным желанием, заражаясь общим сумасшествием.

Кайф, говорит… Еще не разделись, а уже трясло не проходящей дрожью. Ломало. И если

просто представить на секунду, что случится нечто

невообразимое и им кто-то или что-то помешает… Ей-богу, лучше сдохнуть.

Мало поцелуев. Кожа нужна. Тело голое. Вся она. Вся Маришка.

Опустил на пол. Наплевав на пуговицы, стащил с нее кофточку через голову. Подтолкнув к

кровати, прижался со спины. Скользнул руками по

плечам, по груди, вниз. Расстегнул джинсы и чуть спустил их с бедер. Надавил ладонью на

горячий живот. Медленно двинулся по бархатной коже,

на мгновение замер пальцами у края трусиков.

И еще медленнее вниз…

— Моя Мариша… — хриплым шепотом. Взрывая россыпь мурашек по спине. Кажется,

только от его голоса, от того, как он произносит ее имя, еще

немного и она кончит. — Моя красивая, горячая девочка... — Поцеловал в шею. Лизнул,

оставляя влажную дорожку от ключицы до уха.

И снова дрожь по ее спине. Приоткрытые губы, сухо утыкающиеся в щеку.

Марина плотно прикрыла веки и зажмурилась, прикусив нижнюю губу. Прильнув к

Мажарину, тяжело задышала.

Вторая рука крепко сжимала ее плечи, будто не позволяя вырваться. А она и не собиралась.

Хорошо, что держал — ног не чувствовала, словно

проваливалась. Ничего не чувствовала, кроме его пальцев, касающихся горячей влажности.

Ничего. Только бы он не останавливался.

Сергей сжал зубы от желания, сворачивающегося в паху тугой пружиной,

представляя, как войдет в нее и что почувствует. Она тугая и

напряженная. Это будет глубоко и сильно. И им обоим будет хорошо. Очень хорошо.

Твою ж мать. Как хотелось этого кайфа. С ней по-другому не назовешь. Удовольствие, оно

спокойное. А они с Маринкой всегда с ума сходили. У

них всё бешено. Ненормально. Необъяснимо. Быстро. Пугающе. Но никак по-другому. Даже

если начинали ласкаться спокойно, все равно потом

всё летело к чертям. Каждое прикосновение — как по нервам; каждый поцелуй — с дрожью;

каждый толчок в нее — с лихорадочным стоном.

Уже знал ее всю. Изучил. Понимал. Читал по звукам, по шепоту, по дрожащим губам, по

яростно выгнутому телу. И следующий стон был стоном

протеста, смешанного с легким разочарованием, когда убрал руку. Но всего лишь для того,

чтобы уложить на кровать и содрать с нее джинсы. Снял

их, навис над ней, целуя. Она начала стаскивать с него футболку и случайно чуть царапнула

кожу ногтями — по спине пробежала волна мурашек.

Пока сбрасывал свои джинсы, смотрел на нее. Марина избавилась от лифчика и

отодвинулась подальше на кровати, села на середине. Безумно

красивая. Он мог смотреть на нее вечно. Бесконечно. Всегда он бы мог смотреть на нее,

трогать ее, спать с ней. Скудного света уличных фонарей,

которые светили в окно, достаточно, чтобы видеть Маришу всю. И в этом желтоватом

полумраке она еще красивее — тянущая руки, чтобы

поскорее обнять его. Слиться с ним. Они по отдельности уже не существовали.

— Ложись, — легонько толкнув, уложил ее на спину, шире развел колени. Шелково и

влажно скользнул языком по внутренней стороне бедра.

Глаза сами собой закрылись, всё тело дрогнуло предвкушением. Боже, как она хотела, чтобы

он ласкал ее вот так. Языком. Там. Мягко и горячо.

Вновь и вновь срывая с губ просящие стоны. Пусть это будет бесконечно. Мучительно.

Бесконечно мучительно.

Еще, еще…

Он очертил и надавил языком на твёрдый бугорок клитора, сжал губами.

Такое непередаваемое удовольствие ласкать ее там. Доводить языком. Вылизывать

набухшую, возбужденную, безумную. Всю ее чувствовать.

Пульсацию. Жар. Дрожь живота. Натянутость мышц.

— Серёженька, — не говорила, не шептала. Просила, стонала, выстанывала. Тяжело дыша и

выгибаясь.

Она скоро кончит. Уже близко.

Приподнялся, нависая, и некоторое время смотрел на нее, раскрытую перед ним, горячую.

Расплавленную острой лаской.

— Моя Мариша… сейчас тебе будет хорошо… — Поцеловал в губы и медленно вошел в нее.

Горячий язык скользнул по ее языку, и Марина вздрогнула знакомой дрожью. По ягодицам

прошел озноб, и тут же горячие волны встряхнули

обессиленное ласками тело. Ногти безжалостно впились в его плечи. И в ответ он так же

безжалостно вдавил ее в кровать, глубоко двигаясь, хотя

глубже некуда. Сильнее. Пока она не утихла под ним, не перестала яростно сжимать его

своими мышцами. Кусать, стонать…

— Да, моя девочка, вот так хорошо… умница.

Она еще тяжело дышала и выдала что-то похожее на смех. Гортанное и хриплое.

Удовлетворенное.

— Всё, теперь можно лямурить, как я хочу… — Скользя пальцами вверх по ее животу. По

груди — сжимая.

— Я даже знаю, как ты хочешь.

Он привстал на руках, и Марина перевернулась на живот, втайне удивляясь. Боже, тело стало

мягкое, но неповоротливое, будто разобранное по

суставам. Поэтому она удовольствием распласталась на постели, позволяя Мажарину

уложить себя так, как ему будет удобно.

— Кайф, кайф… — Навалился на нее, чуть согнув одну ее ногу в колене. Еще не взял снова,

просто придавил собой, почти не удерживая веса,

впитывая в себя ее дрожь.

Да, кайф… без внутренней гонки, что не успеет, не получит. Без рывков и смятения.

Расслабиться под ним. С сумасшедшим наслаждением, просто

отдаться, чувствовать всем телом его удовольствие. Быть с ним. Знать, как хорошо ему…

Она на секунду напряглась, когда он снова погрузился в нее и замер. Приподнялся на локтях,

немного освободив от своего веса и дожидаясь

свободного вдоха, который покажет, что можно продолжать.

Сквозь стиснутые зубы Марина застонала и выдохнула.

Почти без дыхания в такой позе, без возможности двигаться и как-то управлять, помогать. А

только бессильно, задушенно стонать и терпеть вновь

начавшуюся сладкую муку. Язык, ласкающий спину. Влажные поцелуи на плечах. Сначала

осторожные толчки, потом горячие быстрые.

— Мариша моя… Только я буду тебя трахать… только я буду с тобой спать… только я… я