Наталья Ручей - Песочный принц в каменном городе [СИ]

— А что ты делаешь в Одессе?

Я задумалась. Не рассказывать же о своих планах встретить принца? Тогда она спросит: почему я решила, что принц обязательно должен быть из Одессы, а скажем, не из Днепра или Киева?

Я сама себе этот вопрос задавала. Ответ один.

Я так думаю. И это мой город.

Одессу полюбила, только ступив на вокзал, и поняла, что хочу жить именно здесь. Вот и все. Потом повезло — меня отшили во многих компаниях, но приняли с радостью в магазине «Персик». Наверное, потому, что я ему соответствовала, упитанностью и румяными щеками.

— Ты ведь не рассчитываешь выйти замуж?

Ольга икнула, прервав мои размышления. Что за дурацкий вопрос? Конечно, рассчитываю.

— Мужчин мало, — не унималась она, и я ее уже почти ненавидела, — а красивых женщин очень много.

Есть правда в словах, но слушать ее нет желания. Разлила вино по стаканчикам и быстренько выпроводила Ольгу к ее ребенку. Сама привычно устроилась под прилавком на матраце, и хотя окно поставили, первые полчаса открывала глаза и тревожно осматривалась.

Голова кружилась, глаза слипались, а спать не могла. Что делать? Взяла в руки справочник, — это тебе не томик Пушкина, — и, пролистав пару страниц, отключилась.

Мне снился тот, ради которого я приехала в Одессу, тот, ради которого терплю лишения, смахиваю слезы и иду дальше.

Лица не рассмотрела, но отчетливо поняла: он меня ждет.

И это не Артем.

Глаза открыла от того, что кто-то стучал в дверь. Потащилась открывать и с дрожью в ногах увидела лицо директрисы.

— Ты что? — выдохнула она. — Здесь спала?

— Делали с Ольгой инвентаризацию, — ляпнула первое, что пришло в голову.

Она кивнула, прошла внутрь и остановилась у прилавка с колбасой. На нем предательски красовались две пустые бутылки вина, стаканчики и надгрызенная вафля.

— Я вижу вашу работу.

Говорила мне мама: не ври, если не умеешь, и не пей, если меры не знаешь.

Ольга опаздывала, и я вкалывала за двоих. И весь негатив тоже принимала за двоих.

Директриса ворчала, придиралась, а я молча обслуживала клиентов, ошибалась в подсчетах и несколько раз выбила неверные суммы на чеках. Последовал шквал унижений. Прилюдных. Болезненных. Я ненавидела себя за трусость и молчала.

— Сочувствую вам, — шепнула одна из покупательниц.

И я себе — тоже.

Снова вспомнила институт. Как мечтала о самостоятельности, о том, чтобы скорее начать работать. Менеджер внешнеэкономической деятельности, непременно, легко найдет место под солнцем. Найдет.

Для начала я нашла место под кондиционером, от которого все чаще ныли плечи, и место под прилавком, где меня никто не пинал.

Не пинал.

Меня били долго и жестоко. Слова директрисы. Даже ее дочь, чтобы не попасть под руку, заглянула на секунду, и даже не попросив денег, сбежала.

Следом за ней появилась Ольга, в огромных солнцезащитных очках.

— Это тебе не пляж! — прикрикнула директриса. — К прилавку!

Когда поток оголодавших рассосался, Ольга подошла ко мне.

— Говоришь, замуж приехала выходить?

Она усмехнулась, подняла вверх очки, и я увидела огромное синевато-желтое пятно возле глаза.

— Подумай еще раз.

— Кто? — ахнула я.

— Принц. Одесский. Мой.

До вечера мы не перекинулись и парой слов. Странно, но я чувствовала вину за то, что случилось с Ольгой. Ведь это я ее уговорила на посиделки. И вот, я цела, здорова, а она… В темных очках даже купюры видеть плоховато. В итоге, недостача. Сто десять гривен — сумма астрономическая по тем временам.

Ольга отмалчивалась. Сев в углу, я пересчитывала свою кассу и думала о том, что у меня, конечно, есть 20 гривен, которые нашла, и я могла бы выручить напарницу, но тогда не смогу позволить себе абсолютно ничего. К тому же, ходили слухи, Ольга решила увольняться.

— Мне нужны деньги. Что мне делать? — ныла Ольга.

Она с надеждой посматривала в мою сторону. Что делать… Я подошла к сумке, достала купюру, с минуту рассматривала ее и вернула на место. Нет.

Я пожала плечами. Откуда я знаю, что делать? Своих проблем хватает.

Ушла чуть раньше, а Ольга осталась. Плакала. К тому же, ее не сильно тянуло домой. Я злилась на себя, на двухсотгривневую купюру, камнем оттягивавшую сумку, и в ужасном настроении зашла в дом.

— А вот и наша красопета! — увидев меня, завопила тетка.

— Явилась, — вторила другая.

Я растерянно уставилась на двух заговорщиц. В том, что заговор был, убедилась через секунду.

— Это она — больше некому!

— Ну, да, не наши же мужики!

Тетки отбросили в сторону ножи и капусту, надвинулись, уперев руки в бока и посмеиваясь, и вдруг схватили меня с двух сторон. Одновременно. Я вскрикнула, они схватили меня под руки и попытались ткнуть лицом в мусорное ведро. Я выворачивалась, но понимала, что силы, мягко говоря, не равны.

— Шляется, шляется, с нее течет, а она ландыши…

Снова попытка сунуть мой нос в ведро и снова я вывернулась. Надолго ли? Я — мышь для двух толстых кошек. Неподвижная мишень для снайпера.

Я задыхалась, вскрикивала и понимала, что проигрываю, что мне придется не только увидеть, но и вдохнуть запах чужой прокладки. Она валялась на дне ведра, распластавшись и вобрав в себя кровь как минимум вселенной.

Меня ударили по щеке, — неряшливые пальцы с заусеницами, — мой ноготь сломался о край стола, я разозлилась и схватила нож. Его лезвие стало преградой между мной и двумя ненормальными. Острое лезвие. Надежной преградой.

Смогу ли? Даже вопроса такого не было. Да, если придется.

Тетки замешкались, оторопело глядели то на капусту, то на меня, сделали шаг назад.

— Чокнутая, — сказала одна из них. — Он же острый.

Я рассмеялась.

— Вот именно, — подтвердила, — именно.

И уже дальше — на их языке, чтобы доходчивей. Нет, молдавского не знала, но хорошо уличный жаргон — неплохая замена, как оказалось. Благо, детство не подкачало.

Если перевести на русский обыкновенный, то я сказала, что живу в своей стране, и если убью этих мутантов, сидеть буду на Родине, вот им придется сдохнуть в чужой стране. Сдохнуть, и сгнить здесь.

Тетки хлопали ресницами, злились, молчали, но по глазам видела — не оставили намерений увидеть мой поцелуй с прокладкой.

— Я — одесситка, — крикнула одна из них.

— Да не позорь ты Одессу!

Меня снова душил смех.

— Сунетесь еще раз — я мешкать не стану. Пошли вон! Обе! Сегодня кухня занята.

Они переглянулись, кивнули друг другу и как завороженные, маленькими шажками, не поворачиваясь ко мне спиной, вышли.

Спрятаться в своей комнате сейчас — равносильно поражению. Или идти до конца, или лапки складывать в самом начале — так безболезненней.

Я взяла ведро и выбросила прокладку им под дверь.