Люсинда Райли - Свет за окном

Кстати, то душевное напряжение, с каким я жду, что он вдруг вернется, утвердило меня в намерениях, о которых я намекнул тебе в прошлом своем письме. Я писал там, что мои «детки» ведут себя хорошо, да? В общем, они до того оправдали мои ожидания, что я продал их, получив весьма значительную сумму. (Только не выдавай меня своему почти бывшему мужу!) Суммы этой вполне хватит на то, чтобы до конца дней лакомиться фуа-гра, и на то, чтобы приобрести жилье где-нибудь поближе к людям. Уже просматриваю предложения квартир на первом этаже в центре Йорка – это красивый городок, знаменитый своим собором.

Наверное, ты удивлена таким оборотом, помня, как решительно я был настроен не покидать Блэкмур-Холла. Но увы, идея владения домом продемонстрировала свою полную несостоятельность, не принеся ничего, кроме головной боли. Наша с Себастьяном мировая, последнее желание моей дорогой бабули, не состоялась и, уверен, не состоится уже никогда.

Так что, ради нас обоих, я решил смириться с его требованием продать Блэкмур-Холл.

Тут есть еще одно обстоятельство, которого мы раньше не обсуждали. Себастьян давно заложил свою часть дома и просрочил все выплаты. Я думаю, банк давит на него и грозит принять суровые меры – вот почему ему позарез приспичило продать дом. Конечно, он будет на седьмом небе, когда я скажу ему, что согласен, – да и в целом, пожалуй, ситуация созрела настолько, что пора идти дальше.

Еще мне нужно сказать тебе, Эм, – наверное, ты расстроишься, и именно по этой причине я прежде об этом умалчивал, – что это я полностью, до пенни, оплатил весь ремонт моей квартиры в восточном крыле дома. И все мои домашние расходы также оплачивал я. Страховая компания водителя, который оставил меня без ног, по решению суда выплатила мне довольно значительную компенсацию. Говорю об этом потому, что мне важно, чтобы ты знала: я не сидел на шее у брата. Более того, ты должна знать, что поначалу я предложил ему потратить эту компенсацию на ремонт Блэкмур-Холла. Только когда выяснилось, что Себастьян заложил дом и по уши в долгах, я пошел на попятную. Что, как это ни удивительно, не улучшило наших отношений.

Ладно, лучше скажи, как ты смотришь на мои планы? Я настроен на них примерно процентов на восемьдесят, но, по-моему, путь верный. Эм, с тех пор как ты уехала, мне тут невыносимо тоскливо. И «деток» своих я продал, сижу без дела. Но, конечно, подумываю о том, чтобы завести новых…

Если найдешь время, поделись, что ты об этом думаешь, я буду рад.

Мне тебя не хватает.

Ответить сразу Эмили не смогла, так как им с Антоном предстояло идти на похороны. Но даже сидя в красивой, средневековой постройки гассенской церкви Святого Лорана, сжимая в руке ладошку Антона, она думала о письме Алекса.

«Мне тебя не хватает».

После службы многие пришли в дом Жака и Жана помянуть добрым словом Марго, попробовали вино нового урожая, похвалили его. Эмили, проводив последнего из гостей, увидела, что Антон стоит в сторонке, совершенно потерянный.

– Не хочешь пойти наверх и собраться? – мягко спросила она. – Скоро поедем домой.

Антон чуть оживился:

– Хорошо, я сейчас.

Глядя, как он плетется по лестнице, она подумала, что это было верное решение, сразу после похорон взять его к себе. В непривычном окружении он отвлечется, развеется. Пусть это станет началом новой жизни.

В кухню вошел Жан.

– Эмили, отец спрашивает, не хочешь ли ты посидеть с нами в саду, пока Антон собирается.

– Ну конечно, – и они вышли в сад.

Жак сидел под старым каштаном в том же кресле, в котором принимал гостей. Нельзя было не отметить, как любит он тех, кто пришел, и как они его уважают.

– Присядь, Эмили, – серьезно сказал он. – Мне нужно с тобой поговорить. Жан, и ты тоже останься. – Стало ясно, что разговор предстоит важный. Жан налил всем по бокалу вина и сел бок о бок с Эмили.

– Я решил, что настал момент рассказать вам про ребенка Софи. И когда я скажу вам, кто это, надеюсь, вы поймете, почему я ждал до этого дня. – Жак прокашлялся.

– После того как мы с Констанс отвезли девочку в приют и Констанс уехала в Англию, я еще раз обратился к Эдуарду, умоляя его пересмотреть свое решение. Но он и слушать не хотел и несколько дней спустя уехал в Париж. Меня грызло чувство вины. Я знал, что дитя Софи де ла Мартиньерес, никому не нужное, живет без любви и ласки в нескольких километрах отсюда. – Жак дернул плечом. – Как бы я ни уговаривал себя, что это война наделала бед и что за Викторию я не в ответе, я не мог ее забыть. Понимаете, я ее полюбил… Промучился две недели и решил съездить в приют. Узнать, не удочерил ли кто нашу Викторию. Если да, то на все божья воля, и тогда я не стану ее искать. Но, конечно же, никто ее не удочерил. К тому времени ей было уже больше четырех месяцев. И когда я вошел в детскую, ее глазки зажглись, она узнала меня. Она улыбнулась… Эмили, она мне улыбнулась! – Жак схватился за голову. – Тут уж я понял, что не могу ее так просто взять и оставить.

Не в силах продолжать, Жак замолчал, и сын, пытаясь его поддержать, положил руку ему на плечо.

– Ну вот, – поднял голову Жак. – Я вернулся домой и стал думать, что можно сделать. Я мог бы удочерить ее, но мне казалось, девочке это будет не на пользу. Мужчины в те времена не знали, как ухаживать за маленькими детьми. Ломал голову, кто бы мог взять ее из местных, чтобы, раз уж не могу сам ее воспитать, хоть приглядывать, как она растет. И наконец пришла мне на ум такая женщина – перед войной ее муж нанимался собирать у меня урожай. У нее уже был свой ребенок. Я пошел навестить ее. И узнал, что муж с войны не вернулся, и она о нем ничего не знает. В отчаянном была положении, не на что было жить с ребенком, они голодали, как многие после войны. Но женщина она была добрая, и по ребенку было видно, что мать заботливая. Я спросил, как она смотрит на то, чтобы удочерить девочку. Поначалу, конечно, она наотрез отказалась, потому что и свое дитя кормить не на что, и я знал, что она так скажет. И тогда я предложил ей деньги. Приличную сумму, – Жак покивал. – И она согласилась.

– Папа, но откуда у тебя деньги? Я же знаю, как бедно ты жил после войны!

– Да, так и было… Но… – Жак, помолчав, вдруг вскинул глаза на Эмили, и та поняла, как трудно ему это сказать. – Ваш отец, мадемуазель Эмили… Он, после того как Констанс перебралась в Англию, дал мне кое-что, прежде чем уехать в Париж. Вложил мне в руку, ни слова не обронив. Ну, может, это был его способ повиниться, что не признал он племянницу. В общем, я нашел человека, у которого были связи на черном рынке. Попросил его оценить то, что оставил мне ваш отец. И таким образом раздобыл денег, чтобы заплатить доброй женщине.

– А что именно оставил вам мой отец, Жак? – тихо спросила Эмили.