Наталья Ручей - Плюс пятнадцать ради успеха (СИ)

Когда мы подъехали к больнице, папа взял пакеты с едой, и повел маму к мальчику. А я отвлеклась на звонок Ларисы, которая поставила меня в известность, что вечером ее дома не будет и чтобы я не волновалась по этому поводу.

— Знай, что я не топлюсь в одном из прудов нашего города — они все грязные, тут даже, если бы и мечтала о суициде, побрезгуешь и раздумаешь… — Подруга буквально дышала весельем. — Я всего лишь выполняю твое распоряжение и обеспечиваю себе замечательное настроение. Словом, я буду у своих девчонок-бухгалтеров, на дне рождения.

— Ты же никуда не собиралась, — напомнила я.

— Ну да, — согласилась она. — Как дурочка, надеялась на другие планы после свида… той встречи с Корневым. Но раз ему моя компания по вечерам не нужна, ограничимся, как и раньше, работой. А здесь такой хороший повод развеяться и заодно вернуть обратно свои килограммы!

— Ну да, без них никак, — я попыталась скопировать беззаботный тон подруги. — Еще, того и гляди, с проекта уволят.

— Или некоторые возомнят, что по ним сохнут… — не удержалась Лариса и все же вновь дала волю обиде.

Но поняла это и быстро разговор смяла. А я поспешила вслед за родителями. Я практически неслась по коридору, чтобы не пропустить момент знакомства мамы и Прохора, когда…

— Соколова! — перехватил меня на бегу Тумачев, и я по инерции впечаталась ему в торс. — Радость моя, опять ты! Ты как-то частишь с визитами. Не то, чтобы я был против, просто… Не скажешь ли ты мне потом после выписки, что я, как честный человек, обязан жениться?

Он веселился. Медсестры, среди которых была и Светлана, косились и строили злобные рожицы: мол, ну вот, водила за нос одного мужика, прикрывалась им, а сама и мальчику морочила голову, и этому… честному жениху! Шепоток был настолько громкий, что удивительно, как Костик его не слышал. Он так и смотрел на меня, улыбаясь. Так и держал меня за руку и почти обнимал. Здоровый, холеный, без капли вины… честный…

Меня просто заело на этом слове…

Мы стояли у палаты Тумачева, а если пройти всего несколько метров — в другой палате лежит маленький рыжий мальчик. Врачи еще сами не уверены, что он сможет встать на ноги, сможет хотя бы просто ходить. В этом пока уверен лишь мальчик. И я.

Такой контраст…

Мальчик и Тумачев…

И такая несправедливость…

Стало невыносимо — от взглядов, от шепотка медсестер, от этой улыбки виновного, который себя таким не считал. Он просто шагал по жизням других. Вот с этой улыбкой. Легко. Хватая по пути все, что не для него…

Нет, если бы папа не дал понять, что дело уже закрутилось, и остановить его очень сложно… Если бы я не знала, что теперь говорить можно, я бы, пожалуй, сдержалась.

А может, и нет.

Не знаю.

Не уверена.

Но в то мгновенье я почувствовала такой прилив отчаянной злости, что спрятать ее не смогла.

Она выплеснулась. На того, кто был рядом. Кто являлся ее причиной. И…

Я почти не видела Костика, когда говорила. Помню только его глаза, которые становились все больше и больше. И в которых очень быстро промелькнули удивление, недоверие, шок, а потом и злость. Еще более насыщенная, чем моя, еще более густая и вязкая…

Я не помню, в какой момент и как мы оказались уже не в коридоре, а на пролете у лестницы. Немного выплыла из странного тумана лишь в тот момент, когда Тумачев схватил меня за предплечья, встряхнул и с силой прижал к перилам, нависая сверху, давя, подавляя меня и буквально кипя от злости…

Мне не было страшно. Я знала, что, если придется, могу с ним справиться. С тем лысым, что хвалился надежным вертелом, не смогла бы — слишком разные весовые категории. А Тумачев хоть и выше меня, но худощавый, к тому же он не знает, что я ходила на те же курсы и в те же кружки, что и моя боевая подруга. Он даже подруги моей не знает, если на то пошло. Мы с ним вообще не обращали друг на друга внимание до этого случая с аварией.

То есть, если что, на моей стороне не только правда, но и эффект неожиданности. Но я не спешила отбиваться, не спешила заполучать свободу и наказывать Тумачева внезапным ударом.

Уж слишком неожиданным для меня было то, что с ним происходило сейчас.

— Не понимаю… — шипел он злобой. — Не понимаю, Соколова… Какое тебе дело до всего этого?! Тебе… У тебя же обеспеченные, нормальные родители! Как… почему у них получилась такая дочка, как ты?!

— Может, как раз потому, что они нормальные?

Он рассмеялся и отпустил мои предплечья, а потом обхватил кисти моих рук и завел их мне за спину, пряча за лестничные узоры перил.

— И все это время ты приходила… Я думал, что мы друзья. Думал, что наконец-то в этом гребаном институте нашелся хоть один порядочный человек, а ты… Все знала и приходила, и молчала, и ведь видела, что я рад тебя видеть… Нормальные… — Он снова расхохотался. — Нет уж, с этим я точно погорячился. Они просто обеспеченные! Но недостаточно, да? Тебе мало? Тебе не хватает? Сколько ты хочешь, Соколова, чтобы закрыть свой гребаный рот, такой невинный… и свалить с моих глаз?! Сколько тебе надо, чтобы заткнуться?!

Чем больше я всматривалась в Тумачева, тем отчетливей понимала, что что-то не так. Интуитивно ощущала, что мы говорим о том же, но как будто о разном. И его злость…

Он совершенно точно считал, что имеет на нее полное право. А я должна оправдываться, защищаться. И деньги, которые он предлагал за молчание…

Это не было попыткой задобрить и откупиться. Это была жажда унизить еще больше того, кто только что опустился в твоих глазах, и по ком хочется пройтись каблуками.

Я легко определила это желание — скорее всего потому, что у меня самой давно мелькали такие же мысли в отношении Тумачева. Так странно… В ту минуту его эмоции во многом отзеркаливали мои. Я была не против его раздавить. Он тоже видел во мне нечто вроде дождевого червя. Я считала, что он упал ниже плинтуса. А он легко мог отдать мне роль таракана. Я была уверена, что права в своей злости. И он…

Он считал также! Он был уверен, что правда на его стороне!

И вот это… Наверное, именно это и сдерживало меня от того, чтобы хорошенько двинуть его. А еще хотелось докопаться, попытаться понять, что с ним не так… А с ним явно что-то было не так.

— Ты просто еще одна попрошайка! — моего одногруппника настиг новый приступ веселья, а глаза оставались злыми и… разочарованными. — Ты просто хотела денег! Так почему ты молчишь? Говори: сколько и сваливай! Одной бродяжке уже заплатили — на тебя тоже хватит. Только проваливай, прошу тебя, проваливай, Соколова, потому что…

Я позволяла Тумачеву говорить. А сама слушала и наблюдала. И все больше убеждалась, что здесь какая-то путаница, паутина из событий и странных эмоций.

— Иначе ударишь? — пристально глядя ему в глаза, задала важный вопрос.