Ирина Лобановская - Замужем за олигархом

— Баба Таня, — робко прервал ее причитания Миша, — а кто это такие — евреи?

— Люди такие, нация, — объяснила баба Таня. — Умные… И Господь тоже…

Но тут бабушка оборвала свою образовательную лекцию, разумно решив, что внук еще для нее маловат.

Читать Миша так и не приучился. Этому очень поспособствовало стремительно падающее зрение. Врач выписала очки и велела беречь глаза. И этим Миша вовсю радостно пользовался — берёг. Бабушка тоже хорошо запомнила слова докторши. Миша быстро привык к тому, что всегда можно попросить бабушку:

— Прочитай мне «Майскую ночь». Нам в школе задали.

И бабушка с огромным искренним удовольствием водружала на нос очки в треснутой оправе и читала любые книги по программе и просто так, как читала когда-то маленькому внуку сказки.

Таким нехитрым образом Миша всегда был в курсе всех литературных произведений из школьной программы, зато чтением не утруждался, книг в руки не брал и даже перестал понимать, зачем они нужны.

Зато он очень полюбил бабушкин отрывной календарь, висевший на стенке и выделявшийся крупными черными, излишне четкими цифрами на пожелтевших от времени обоях. Толстенький в начале года и высыхающий, истончающийся к его концу, календарь настойчиво манил Мишу к себе. Он еле дожидался вечера, когда можно было встать на цыпочки, удерживаясь с трудом на пальцах, и наконец-то рвануть на себя старый листочек… С легким таинственным треском отрываясь друг от друга, лукавые листки приносили надежду, открывая новый день, несущий радость. Да, каждый день был счастливой загадкой. Что он принесет? Миша большими глазами смотрел на следующий листок. И ждал от него только праздника…

— Никогда не торопи время, Мишенька, — как-то сказала бабушка, подглядев его интерес к календарю. — Даже если оно плохое. А каждый день — это своя коротенькая жизнь с ее рассветом и закатом. И эту жизнь нужно стараться прожить как можно чище и честнее.

Миша ее не понял.

Он еще только постигал смысл основных постулатов и церковных праздников. И перестал, наконец, думать, что Покров потому так называется, что в это время снег покрывает землю.

Бабушка добродушно посмеивалась над его забавными суждениями и объясняла все так, как оно было на самом деле.

— Злое нападает на нас ежедневно, отовсюду, доброе же приходит редко, в неведомый нам час, с неизвестной стороны… А потому наше сердце всегда должно быть открыто в ожидании добра… — говорила баба Таня.

Однажды Миша принес из школы «потрясающую» новость — Бога, оказывается, нет! Так заявила училка и при всех высмеяла Мишу за его религиозные взгляды и настроения, как она выразилась. Баба Таня сдвинула на кончик носа очки и насмешливо глянула на внука.

— Кого нет?

— Бога! — повторил Миша. — И ты меня неправильно учишь! Так сказала Анна Антоновна.

— Да ну! — махнула рукой бабушка. — Их самих нет! Вот и все! А Господь все управит.

— Кого «их»? — растерялся Миша.

— Да тех, кто говорит такие глупости!

— Это Анны Антоновны нет? — окончательно запутался Миша. — Как же так? Она ведь у нас ведет уроки…

— Ну и что? — вновь махнула рукой баба Таня. — Мало ли кто может вести уроки… Не люди все это, Мишенька… А ты держись людей, поближе к ним стой, люби их и почитай. Тех, кто в Него верит. Так Господь велел.

Миша опять мало что понял, по все запомнил. На всякий случай.

Когда Миша подрос и перешел в девятый класс, баба Таня стала часто задумываться вслух:

— Что нам делать-то, Мишенька? Тут тебе оставаться — где учиться будешь? У нас один техникум. А работать где? На завод пойдешь? Или в порт? Сопьешься там, как твой отец… — И бабушка скорбно поджимала губы. — Бедная моя Иринушка…

Да, в Калязине работали швейная фабрика и фабрика валяной обуви. Были еще заводы спецавтоматики, механический, овощесушильный, льнообрабатывающий.

Миша невпопад вспомнил, что недавно видел на магазине сувениров свое имя, там было написано «Мишанька». Если читать как «Мúшанька», то значит — слово с ошибкой. А написали на магазине, ну и дают! А если это имеется в виду «Мишáнька» — тоже непонятно: почему назвали магазин деревенской формой его имени?

Баба Таня пристально рассматривала внука.

— В Москву тебе надо ехать, в Москву…

— В Москву? — удивился Миша. — К кому?

Баба Таня не ответила и грустно задумалась, а потом села что-то писать. Изорвала несколько тетрадных листков — у Миши попросила тетрадь в клеточку, — пока, наконец, не осталась довольна написанным.

Миша бабушку ни о чем не спрашивал. Он привык не соваться в ее дела и вообще был малоразговорчивым. Но о Москве задумался сразу.

— Большой муравейник, — осуждающе называла столицу баба Таня.

Почему же она вдруг переменила свое мнение?

Младшеклассников как-то возили на весенних каникулах в столицу. Жили в школе, отдавшей приезжим спортзал, который специально заставили раскладушками. В свободное время калязинцы висли на шведской стенке. Ходили на Красную площадь и в Музей Ленина. Экспонаты не смотрели, было почему-то совсем неинтересно, но Миша мельком увидел какой-то игрушечный грузовичок, выставленный как экспонат. И решил, что в него, наверное, играл маленький Володя Ульянов. И думал так, пока не задал вопрос экскурсоводу. Та неожиданно обиделась:

— Какие дети необразованные! Провинция! — и объяснила всем простую вещь: у Вовы Ульянова не могло быть игрушки — грузовика — он родился в 1870 году, когда машин не было.

Миша постеснялся задавать новый вопрос и сам сообразил, что это, вероятно, макет какого-нибудь грузовика, с которого Ленин толкал речь.

Потом пошли экскурсией в Мавзолей Ленина.

— Плакать там будем! — сказал Миша, поймал недоуменные взгляды одноклассников и, поняв их немой вопрос, ответил: — Заставят плакать!

Сказывалось бабушкино воспитание и влияние.

— А помнишь, в детских книгах все описывалось, как Ленин ехал в поезде, вышел из купе и видит: в тамбуре стоят несколько человек в голубых мундирах и его караулят? — спросил Миша одноклассника. — Он тут же из поезда в окно и выпрыгнул и перебирался пешком по льду Финского залива. Вроде бы это жандармы были. А я думаю: да, может, Ленин просто без билета ехал, а это проводники или кондукторы облаву устроили, чтобы с «зайцами» разобраться. Вот он и выпрыгнул…

В общем, с ленинской тематикой все было ясно. Ее уже в Мишину голову насадить оказалось невозможно. Но вот сама Москва… Она как раз Мише понравилась, хотя баба Таня кривилась при одном упоминании о столице. И манила Белокаменная Мишу с каждым годом все больше и больше обилием возможностей. Где, если не там, может до конца проявиться человек? Где еще он способен полностью раскрыться?