Ирина Лобановская - Замужем за олигархом

— И волос не мой, и рост… — монотонно твердил отец, разглядывая младшую нехорошими глазами. — Что-то здесь не так… Не моя Алька-то… Так выходит…

Жена ни в чем признаваться не желала. Упрямая… И скрытная.

Когда Алиса выросла, то прочитала в одной газете, что закон наследственного сходства у людей, оказывается, имеет свои странные капризы. А потому иногда ребенок рождается похожим не на отца с матерью, не даже на дедов и прадедов, а на какого-нибудь отдаленнейшего предка, отстоящего от малыша на множество поколений и никому не известного. И тогда в семье начинаются раздоры, как у Кильдибековых.

Нищета мучила и преследовала Алису с самого детства, словно хронический насморк. Отец работал водителем автобуса и возил дочерей по утрам в школу, гордо распахивая двери возле школьного здания. И все пассажиры любовались, как две девочки, взявшись за руки, выходили из автобуса, махали ладошками отцу и дружно шагали на уроки. Одна — маленькая и черненькая, вторая — высокая и светлая. От разных жен, поди, думали пассажиры. Отец смотрел вслед дочерям и грустил. Он не верил жене.

Родная Казань вздымала высоко вверх главы церквей и мечетей. Злобно дымили трубы. Вдалеке вздыхали поезда и вызванивали музыкально одаренные рельсы.

— Ты лучше пошел бы в таксопарк, — вечно приставала к мужу Антонина Семеновна. — Там хоть прилично заработать можно. Такси — это тебе не твой надутый автобус!

— Какой такси?! Зачем такси?! — возмущался отец. — Что ты такой настырный? Деньги — это страшный зло! И тут мы смотрим на Америк! Всё американцы проклятый! Но, в конце концов, все получат по заслугам.

Он был татарином и нередко путался, особенно когда волновался, в родах и падежах слишком могучего для него русского языка. И особенно не любил и даже презирал уменьшительно-ласкательные суффиксы. Головка, волосики, тарелочка… В других языках таких нет. Отец просто не переносил этого сюсюканья, хотя до конца не понимал, что язык с уменьшительно-ласкательными суффиксами формирует определенный тип личности, как и европейские языки — иной тип. Еще он терпеть не мог отчеств. Нет в других языках отчеств, только имена. А в русском есть. Зачем они ему, для чего?..

— Две девки растут! — часто голосила Антонина Семеновна, противореча самой себе. — Их одевать-обувать надо! Одно разорение! Нет чтобы парня хоть одного заделать! Как-нибудь бы прокормили. А этим то туфли, то юбки!

— Слишком растут, — в который раз вспоминал отец Алису.

— О пенсии нужно думать! Таксистом ты бы столько заработал!

— О пенсий надо, конечно, заботиться, — нехотя соглашался Ренат Каримович. — Но рано еще пока. Чего так суетиться? А когда мы с тобой будем уходить на пенсий, что-то в этом вопросе изменится, не вечны же смутный времена.

Он считал себя молодым и всегда верил в лучшее. Алиса про себя посмеивалась над ним.

— Почему-то я на такие изменения не особо надеюсь! — заявила мать.

— Хм… Значит, ты не веришь в светлый будущий? Так выходит…

— В светлое будущее я верю. Но вот в светлое будущее нашей пенсионной системы — не особо.

Интересная логика, подумала Алиса. Но правильная.

— Твердят все газеты да «ящик» про упадок да про прогресс… Кто кого переборет… А я вот гляжу, упадок-то оказался куда как проворнее прогресса, падаем прямо семимильными шагами. Зато этот прогресс чересчур строго органичен. И не успеешь оглянуться — как его предел вот тут, совсем рядом…

— Это нравственность и совесть имеют свой границ! — возражал отец. — А распущенность распускается вовсю, без всякого предела!

Отец весь день был на колесах и очень любил свою работу. Приходя домой поздними вечерами, он обычно усаживался в свое большое любимое кресло смотреть какой-нибудь сериал. На следующий день опять в путь-дорогу. И практически ничего больше у него в жизни не было. Просто удивительно…

— Что там по телевизору? — кричала мать из кухни.

— Сейчас врут о погоде на завтра, а потом будут врать про счастливый жизнь, — деловито и невозмутимо отвечал отец, сдерживая готовое прорваться возмущение. — Сколько же нам всего всегда обещают!.. Одни сплошные обещалки… То жару летом, то морозы зимой, а потом все оказывается наоборот, не в свой сезон. Обещали нам светлое завтра, коммунизм и безбедную старость. Сулили мир, деньги по ваучерам и радости без конца. Вот, помню, песня такая была, без конца ее пели: «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». Как насчет молодых, не знаю, — отец искоса поглядывал на дочерей, — что там слышно про ихний дороги, а вот со стариками все ясно: никому они не нужны! Тут соседка старушка жаловалась: пошла в поликлиник обследований делать, сосуды у нее плохой. Вошла в кабинет, думала, там никого нет. А там пациентка была, тоже какая-то в белом халате, из своих. Так врач обозлилась и говорит нашей бабке: у нас оборудований дорогостоящий, а мы вам бесплатно обследований делаем! Хотя должны делать молодым, а не вам. Так вы еще и без очереди в кабинет лезете! Вот вам и почет, который везде… А вообще американцы проклятый во всем виноваты! Они теперь всюду!

Дочери давали ему разные книжки, но он честно признавался:

— Я книг вообще не читаю. Так, картинок только посмотрю…

Тогда они перестали подсовывать ему книги, а стали рассказывать о событиях в мире. Тут выяснилось много удивительных вещей. Ренат Каримович с большим интересом слушал про перестройку, президента Ельцина, про землетрясения, магнитные бури, свободу слова и постоянные смены правительств. Все это было для него совершенно ново и неизвестно. Так ребенок узнает о том, что Земля, оказывается, круглая, а на Луну летали.

— Но ведь ты смотришь телевизор! — удивилась Алиса. — Как же ты ничего этого не знаешь? Там ведь обо всем чуть ли не каждый вечер рассказывают. И очень даже подробно.

Отец опять честно признавался:

— А новости я давно уже не слушаю. Перестал. Балабонят там чего-то, и так быстро, что ни слова не разберешь… Я больше по своей специальности…

Вот так и живет человек, подумала Алиса. Ничего вокруг себя не знает, ничего не читает, ничем, кроме своего автобуса, не интересуется, и у него даже не возникает мысли что-то изменить.

Но отец строго придерживался иного мнения.

— Нас прямо стараются одурманить газетами, кино и политикой! И телевизором тоже, — упорствовал он. — Бесконечный болтовня обманщиков и трусов! Река сбивающих с толку слов! Сбитые с толку мозги! Слабоумие! А разве мы теперь смеемся когда-нибудь по-настоящему? Этот юмор по телевизору… То грубости, то сальности… Но никогда не смешно…

В последнее время отец действительно говорил в основном только о своей работе.

— Вы только посмотрите, как многие водители скверно водят! — возмущался он часто вечерами. — Прямо словно и прав у них нет. Или они их купили? Так выходит… А пешеходы?! Сегодня одна женщин, немолодой, встала, разинув рот, посреди улицы и застыла себе столбом спокойно! Засмотрелась, видно, на кого-то… А я что, должен ее объезжать, нарываясь на аварию, или на автобусе проскакивать у нее между ног?!