Мари Ардмир - Молчите рефери!

— Прекрасная погода. Как врачи, палата, питание, что вам запретили? — на одном дыхании спросила я.

— Все хорошо. И почему сразу же запретили? Мне все можно.

— Первые две недели не напрягаться, потом еще три месяца себя беречь, и полгода не совершать геройских поступков в отношении Раисы.

Он рассмеялся: — Так долго?

— Да действительно, кому я это говорю. Богдан Петрович, позовите вашу супругу к телефону, я с ней переговорю.

— Я понял. — Серьезнее ответил он.

— Точно поняли?

— Точно. — Он помолчал, прежде чем поставить меня в тупик свое просьбой. — Оля, Телефон дома больше не оставляешь. Если нужно, пусть Сергей возьмет тебе новый, но чтобы на связи была всегда. Это понятно?

— Понятно.

— Хорошо. — Подвел он черту одобрительно и молчит.

— Вы хотели еще что-то сказать?

— Да. Мы с Раисой решили здесь немного задержаться, может быть, на месяц.

— Месяц… — нерешительно протянула я и насторожилась. — Богдан Петрович, как прошла операция?

— Прооперировали отлично. С моим здоровьем это не связано, со здоровьем супруги так же. Оля, у меня здесь друзья есть, с армейских лет в Чехословакии, хочу их навестить.

— Ясно я поняла, значит, вас не будет месяц.

— Да. Поэтому, ты остаешься под присмотром Сергея. — И с улыбкой добавил, — постарайся его не обижать. Как ты понимаешь, вечера у тебя теперь будут свободными и выходные так же, можешь съездить домой. На это время оформим тебе отпускные, так что о деньгах не переживай.

— Спасибо.

— Пожалуйста. До связи.

— До связи. И обнимите за меня Раису, она потрясающая! Без нее я бы не справилась.

Услышав его смех, положила трубку на рычаг и посмотрела на улыбающегося младшего. В голове тут же всплыла строчка из песни: «Остались только мы на растерзание-е-е, парочка простых и молодых ребят».

— Слышала, что отец сказал? — он сложил руки на груди.

— Попросил не убить тебя до его приезда.

— Сомневаюсь, что речь шла об этом. Тебя оставили под моим присмотром. А раз так, то первая команда…

Весь его вид, не говоря уже о тоне был более чем возмутительным. Если меня и оставили под присмотром, то никак не под надзором.

— Какая еще команда?!

— Первая. — Повторил он и серьезным тоном добавил. — Удали того идиота с твоего телефона, он второй час названивает.

— Твой отец тоже звонил. И какие претензии, телефон мой, что хочу, то и…

— Я не глухой и рингтоны различию.

— Да, а еще читать умеешь. — Поддакнула я.

— Твой телефон я не брал и в комнату твою не входил. Отец сразу же позвонил на домашний, а тот… — младший проскрежетал зубами. — Все не уймется.

Вот тут я тоже расслышала, как наверху трезвонит мой мобильный. И вопреки всем запретам и заверениям побежала в свою комнату, а в сзади раздалось сердитое от Сережи:

— Оль, а обо мне ты подумала?

От такого заявления я даже остановилась на лестнице. Остановиться можно было, телефон замолк: — Не поняла. Что ты имеешь в виду?

— Если ты опять впадешь в уныние, и тебя придется отправить домой, то с кем я останусь?

— С Юлей.

— Она уехала.

Ну вот, его девушка уехала к родным, а отдуваться должна я. Нечестно!

— Тогда с Алеком.

— Его в городе тоже нет. Ни его, ни Елены.

— С Ричардом! — тут же нашлась я и напомнила, — кто-то хотел убрать его следы в прихожей.

— Спасибо, Оля.

Я поднялась к себе и мягко толкнула дверь. Смешно ли, но мне основательно не по себе, сердце в ушах стучит, меня бросает, то в жар, то в холод. Это не тревога, нет, мне просто очень больно. Просила несколько месяцев меня не беспокоить, и упорно держала себя в руках. А он позвонил, не выждав и трети из отведенного срока. Опять спешит поделиться своими новостями и услышать мое мнение, заручиться поддержкой, или желает проверить вновь связи на марионетке?

Последнее скорее всего, у него отныне все должно быть в порядке. Горько усмехнулась, сделала несколько успокаивающих вдохов и, сжав руки в кулаки, вошла. Взяла умолкший телефон, проверила звонки. Всего лишь два входящих, а Серега говорил, что Леша названивал или он хотел сказать, что телефон долго звонил.

Я обняла плюшевого мишку, села на кровать и, не давая себе времени на долгие размышления, позвонила. Гудок, еще гудок, а дальше женский голос без интонации произнес: «Телефон абонента вне зоны, позвоните позже». Отключил. Как это на него похоже. Не получил что хотелось и начинает игнорить, никаких полутонов серого, все только так, как ему хочется, только так, как ему надо. Прижала к себе мишку крепче и уткнулась в его шкурку лицом.

Написать ему… или нет? Как жертве безответных чувств писать не стоит, как другу нужно. И если написать, то что? «Извини, не увидела звонков» — напишет друг, «Я же просила меня не тревожить» — отправит жертва. А если напишу, что будет дальше? Он продолжит меня истязать сам того не зная. Но ведь и оставить его я так просто не могу. Я же не он, чтобы десять дней молчать и сделать вид, что ничего не происходит. А вдруг ему все равно? Десять дней, двенадцать или пять, ему все равно, сколько я буду молчать. И он решит — не ответила на звонок, так катись своей дорогой. И что тогда?

Не проверишь, не поймешь, подвела я итог и написала ему смс-ку: «Извини, не увидела звонков. Что у тебя случилось?»

А дальше… стыдно признаться самой себе, но я ждала его ответа. Ругала себя и ждала, заставляла себя о нем не вспоминать и все равно время от времени поглядывала на телефон и проверяла почту. И даже готовясь к парам, думала, что же у него произошло.

Но прошел день, затем еще один, и еще… он не звонил, не отвечал, а я вновь убедилась в том, насколько крепко увязла в своей глупости. Прошла неделя, пришло и понимание, что пора рубить концы, я больше этого не вынесу. И он позвонил.

— Ольчик! — бодрый голос Леши в последнюю январскую ночь, для меня был сродни взрыву атомной бомбы. — Привет, как ты?

— Хорошо. — В горле сразу же запершило, ладони вспотели, а по спине пробежал мороз. Здравствуй паника. — Как ты?

— Наконец-то выехал из Днепропетровска, и уже неделю в Москве.

Я вышла из своей комнаты и спустилась вниз. Сережа уехал к Юле, так что я никого не потревожу, если займу кабинет Богдана Петровича, чтобы сказать Леше то, что намеревалась.

— Здорово… — выходит он звонил мне перед отъездом.

— Тут? — не понял он меня. — Нет, тут снежно, холодно… машины в пробках, народ злой, толкаются… Помнишь я тебе рассказывал о своем партнере?

— Да.

— Так вот он явился ко мне на днях и…

Чувствую, как во мне вновь скручивается тугой комок и начинает давить на ребра, как ускоряется сердечный стук от одного лишь его голоса. А я даже не прислушиваюсь к его словам, сквозь шум в ушах различаю только интонации и то плохо.