Виктория Борисова - Кольцо богини

— Где он сейчас?

Поля беспомощно развела руками:

— Да кто ж его знает — где? Может, у нас в милиции, может, в город увезли, а может, уже и…

Она осеклась, словно испугавшись, и прикрыла рот концом платка.

— Ох, прости мою душу грешную! Конкордия Илларионовна, да на вас лица нет. Не убивайтесь вы так, может, еще все обойдется…

Она говорила — сама себе не верила. Знала ведь, что не обойдется, и ни один человек, за кем приходили ночью, еще не вернулся домой…

Но Конни не слушала ее. Она опрометью выбежала на улицу, только дверь хлопнула за спиной. Сашу арестовали… Надо найти, узнать, где он, что с ним, писать письма, носить передачи и снова ждать, ждать… Лишь бы жив, лишь бы оставалась еще надежда!

Увидев на улице какого-то пузатого гражданина в украинской вышитой рубашке навыпуск, Конни бросилась к нему:

— Скажите, где у вас тут милиция?

— Да вот, за углом, желтое здание такое, — добродушно пробасил он. — А вам на что, гражданочка? Кошелек украли?

Но Конни уже и след простыл. Она вбежала во двор, задыхаясь и беспомощно оглядываясь по сторонам. Куда идти, у кого спрашивать о Саше?

У крыльца на лавочке сидели двое в милицейской форме. Один — усатый толстяк — курил вонючую махорку, поминутно сплевывал под ноги и выглядел удрученным.

— Ты чего смурной такой сегодня? — спросил его товарищ.

— Да арестованный ночью помер. Даже допросить не успели. Теперь мне головомойка — не углядел, мол, виноват! А как тут углядишь — лег на койку, а утром не встал.

— А что за арестант? Вредитель?

— Да то-то и оно, что не вредитель! Тут бери выше. Он еще при старом режиме здесь клады копал какие-то. Небось припрятал что-то, а сейчас приехал забрать. Хитрый, черт — столько лет ждал, думал, никто не вспомнит… Ан нет, нашелся сознательный товарищ, как увидел его, гада, — сразу к нам пришел.

— Ну, а дальше?

— Вот те и ну! Арестовали его, конечно, а он взял и помер! Доктор сказал — разрыв сердца.

Конни почувствовала, как подкосились ноги. Саша! Это о нем они говорили, конечно, о нем…

Она прислонилась к шершавой кирпичной стене. Так же пахли акации, так же шумело море вдалеке, и солнце так же светило над головой в небе…

Только теперь даже оно казалось ей черным.

Не помня себя, словно впотьмах, она кое-как добрела до дома. Открыв ей дверь, Поля так и ахнула. Прошло не более получаса с тех пор, как Конни вышла из дома, а теперь перед ней стояла совсем другая женщина. Серое лицо, скорбные морщины у рта, потухшие глаза… Даже волосы, что не могли, кажется, измениться так быстро, казались какими-то тусклыми, и теперь только заметно стало, что темные пряди изрядно тронуты сединой.

В ответ на ее немой вопрос Конни без сил опустилась на табуретку и тихо сказала:

— Саши нет. Нет больше Саши! Он умер ночью, в тюрьме. Сердце… Не выдержало.

— Уезжайте, Конкордия Илларионовна. Я никому не скажу, но… Уезжайте поскорее! Не дай бог, кто другой дознается, тогда и мне, и вам конец, а у меня дети.

Поля заметалась по комнате, словно большая подбитая птица, и в ее глазах, в голосе, в каждом движении было что-то настолько жалкое, молящее, что Конкордия невольно отвела глаза.

— Я вот вам соберу на дорогу… Коржики только сегодня пекла, и вот помидоры еще, яйца, колбаса…

Она все совала ей в руки какие-то кулечки и пакетики, все говорила и говорила без умолку, но Конни почти не слышала ее. Слова про коржики и помидоры, вся эта суета казалась сейчас такой нелепой и неуместной, что даже странно было — как можно всерьез об этом думать и говорить, если Саши больше нет?

Конни провела рукой по лицу. На мгновение ей показалось, что все это — только кошмарный сон, что приснился ей сегодня ночью, и, стоит лишь проснуться — все снова будет как прежде.

— Я сейчас уйду… — повторила она. — Можно мне только в комнату его зайти? Хоть ненадолго?

Поля с сомнением поджала губы. Эта чужая женщина с ее бедой несла опасность ее дому, детям, ей самой! Не хватает еще, чтоб дознались о том, кто она. Хотелось, чтобы она ушла поскорее, но в голосе и глазах была такая мольба, что Поля не посмела отказать.

— Ну хорошо, идите. Я и не прибиралась еще.

В комнате все перевернуто вверх дном. Какие-то клочки, обрывки бумаги на полу, рассыпанный табак на подоконнике… Конкордия стояла в растерянности. Она и сама не представляла себе, что рассчитывала найти среди этого разора.

Саша, ее Сашенька был здесь почти несколько часов назад! Ей казалось, что она чувствовала родной запах. Она сделала шаг — и вдруг споткнулась. Домотканый коврик, из тех, что женщины в деревнях вяжут из тряпочек, разорванных на узкие ленты, чтобы никакое добро в хозяйстве не пропадало, чуть бугрился на полу, образуя складку. Конни зачем-то нагнулась поправить его — и почувствовала, что там что-то есть.

Конни откинула коврик в сторону и опустилась на колени. Пальцы ощупывали каждый сантиметр пола. Длинная заноза вонзилась в ладонь, но она даже не заметила этого.

Из щели между досками чуть высовывается коричневый кожаный корешок. Неужели… Ведь это — Сашина тетрадь, он писал что-то в последние месяцы! Не раз, приходя домой по вечерам, она заставала его за столом, горела настольная лампа под зеленым абажуром, и перо скрипело по бумаге до полночи…

Ей не показывал, будто смущался. «После милая, после…»

Потянула за корешок — и вот уже тетрадь оказалась у нее в руках. Конкордия бережно отряхнула обложку от пыли и чуть не засмеялась от радости, увидев на первой странице знакомый почерк.

«Любимой жене Конкордии посвящается…»

Слезы душили ее. Она закрыла глаза, и теплое дуновение ветерка чуть коснулось разгоряченной щеки. Саша так же прикасался… Ей показалось, что он здесь, рядом с ней, и стоит обернуться — снова увидишь любимое лицо, такое знакомое, родное каждой черточкой и морщинкой.

Но нет. Только тетрадь осталась в руках, словно последний привет из далекого далека, откуда нет возврата. Только любовь может дать эту почти невероятную возможность — окликнуть, дотянуться, прикоснуться хоть на мгновение…

Конкордия погладила тетрадь, словно живое существо, и спрятала в чемодан — на самое дно. Она в последний раз оглядела комнату — такую разоренную, бесприютную, — подхватила чемодан и вышла.

— Прощайте, Поля. Спасибо вам. И… простите.

— Куда вы пойдете на ночь глядя?

Губы выговаривали одно, а в жестких, напряженных глазах Конни видела совсем другое — страх.

— На вокзал… Куда же мне еще теперь?

— Как же вы доберетесь? — всплеснула руками Поля. — До вокзала-то не близко! И поезд только утром будет…

— Ничего, как-нибудь переночую… на скамейке посижу, — рассеянно ответила она. Ей самой уже не терпелось уйти отсюда поскорее, прекратить этот ненужный и нелепый разговор и — остаться наедине со своим горем. Стены будто надвинулись на нее и давили нестерпимо.