Сара Дессен - Что такое «навсегда»

– Камю-ю, – протянула она, вытягивая губы в трубочку на французский манер.

– Камю-ю, – повторила я, сама не понимая, почему позволяю ей себя исправлять.

– Нет-нет, – она вскинула подбородок и указала пальцем на свои губы. – Вот так. Камю-ю.

Молча глядя на нее, я подумала, что, сколько бы раз я ни повторила, она найдет, к чему придраться. Ей бы и сам Камю не угодил.

– Спасибо, – зачем-то поблагодарила я, и Бетани обернулась к Аманде, которая ехидно улыбнулась и покачала головой.

– Пожалуйста, – отозвалась она, вертясь на своем дурацком стуле.

Неудивительно, что я обрадовалась, когда пришла домой, проверила почту и увидела письмо от Джейсона. Он знает, какие противные эти зазнайки, он меня понимает. Мне нужна всего лишь моральная поддержка. Однако стоило мне пробежать взглядом первые две строчки, как все надежды на понимание со стороны бойфренда испарились. Мне стало ясно, что ему плевать на мое самоуважение и эмоциональное состояние.

«Когда я прочел твое последнее письмо, – писал он, – мне показалось, что ты уделяешь недостаточно внимания работе. Ты написала целых два абзаца о библиотеке и не ответила ни на один мой вопрос. Пришел ли новый выпуск Ежемесячной научной антологии? Смогла ли ты зайти в общую базу данных с помощью моего пароля?» А в конце, после нескольких напоминаний о том, на что еще я должна обратить внимание, приписка: «Если у тебя возникают какие-то проблемы в общении с Бетани и Амандой, поговори с ними сама. На работе не должно быть места межличностным конфликтам».

Утешил, называется. Это походило не на ответ парня своей девушке, а на указания руководителя отдела провинившейся подчиненной. Зря я ждала от него сочувствия.

– Мейси?

Я отвлеклась от безрадостных мыслей и подняла глаза. Мама озабоченно смотрела на меня с другой стороны большого обеденного стола, ее вилка зависла над тарелкой. Даже оставшись вдвоем, мы всегда ужинали в столовой. Как и приготовление ужина, это была часть ежедневного ритуала. Мама готовила основное блюдо, я – салат или овощи, и мы зажигали свечи – для атмосферы. Садились за стол всегда ровно в шесть. После еды мама ставила тарелки в посудомойку, а я убирала остатки еды в холодильник и наводила порядок на столе. Когда нас было четверо, Кэролайн с папой никогда не помогали, только путались под ногами. А у нас с мамой все проходило организованно и аккуратно. Мы обе не выносили пятен на скатерти и крошек на столе.

– Да?

– У тебя все хорошо?

Когда мама задавала этот вопрос, мне всегда хотелось ответить на него честно. Я о многом хотела ей рассказать: например, как сильно скучаю по папе и как часто думаю о нем. Но я давно привыкла делать вид, что у меня все хорошо, и признать обратное было равносильно поражению. Как и во многом другом, я упустила свой шанс.

Я никогда не позволяла себе переживать потерю, просто перепрыгнула из состояния шока в притворно нормальное, пропустив все, что должно быть между ними, но сегодня мне хотелось от души разрыдаться, как Кэролайн. Мне хотелось сделать это еще в первые дни после похорон, когда дом был полон родственников и еды и все собирались вокруг кухонного стола, приходили и уходили, ели и вспоминали разные истории о папе. Мне надо было выйти к ним и поплакать, а не стоять в дверях, отрицательно качая головой, когда кто-то замечал меня и хотел уступить место.

А больше всего я хотела упасть в мамины объятия, прижаться к ней, как в детстве, спрятать лицо у нее на груди и выплакаться, но я не могла себе этого позволить. Я считала, что должна помогать ей, а не быть обузой, поэтому отталкивала маму, заставляя думать, что я выше этого, хотя нуждалась в ней больше, чем когда-либо.

Папа всегда был более эмоциональным, он жил страстями, заполнял собой все пространство, обнимал до хруста костей. Я всегда чувствовала его близость, даже находясь далеко от него. С мамой такого не было. Как и в случае с Джейсоном, я знала, что мама меня любит, но это выражалось в мелочах: похлопать по плечу, провести рукой по волосам, с первого взгляда понять, что я устала или голодна. А теперь так хотелось, чтобы меня обняли изо всех сил, прижали к себе, услышали биение моего сердца, хотя раньше я всегда вырывалась из медвежьих объятий отца. Вот уж не думала, что буду скучать по этому.

– Просто устала, отдохну – и все пройдет, – сказала я.

Мама понимающе улыбнулась и кивнула:

– Да, конечно.

Интересно, она тоже притворяется, что все хорошо, или действительно в это верит? Сложно сказать.

Покончив с ужином, я поднялась в свою комнату и с десятой попытки состряпала прочувствованное, но не слишком жалостное письмо Джейсону. Я ответила на все вопросы по работе и приложила по его просьбе экземпляр хваленой программы по переработке мусора, которую он хотел показать кому-то в лагере. И только после этого позволила себе перейти к личному. «Знаю, что все эти трагедии за информационной стойкой кажутся тебе глупыми, но я правда очень скучаю по тебе, мне одиноко и тяжело находиться там, где меня терпеть не могут. Буду безмерно счастлива, когда ты вернешься», – написала я.

Иногда бывает нужно каким-то образом облечь чувства в слова. Если я не могу дотронуться до его плеча или прижаться коленом, нужно возместить это словами. Я была так в этом уверена, что решилась зайти еще дальше, сделав приписку: «Люблю. Мейси», – и быстро нажала «Отправить», чтобы не передумать.

Закончив с письмом, я подошла к окну, открыла его и выбралась наружу. До этого прошел короткий летний дождь с грозой, крыша была мокрая и холодная. Я села на подоконник и поставила босые ноги на черепицу. Из окна моей комнаты открывался восхитительный вид на весь Уайлдфлауэр-Ридж, а вдалеке сияли огни торгового центра и возвышалась колокольня университета.

В нашем старом доме моя комната тоже была особенной, но совсем не из-за шикарного вида. Возле единственного окна, выходящего на дорогу, рос огромный дуб с раскидистыми ветвями, по которому можно было забраться в дом или покинуть его, минуя дверь и не привлекая внимания родителей. Этим часто пользовалась Кэролайн.

В подростковом возрасте моя старшая сестра будто с цепи сорвалась. Начиная с седьмого класса, когда она, по маминым словам, помешалась на мальчиках, родителям стало очень трудно держать ее в узде. Они перепробовали все: наказания, домашние аресты, запрет на пользование телефоном, лишение карманных денег, замки на шкафчике с баром, обнюхивание у дверей на предмет употребления алкоголя. После каждой выходки сестры за завтраком или во время ужина разражалась очередная драма с криками на весь дом, топаньем ногами и хлопаньем дверью.

Все это касалось лишь тех случаев, о которых становилось известно родителям. Но были и такие проступки, о которых знала только я. Посреди ночи дверь в мою комнату открывалась, и в нее тихонько проскальзывала Кэролайн. В полусне я слышала шлепанье босых ног по полу. Сестра тихонько ставила на ковер туфли, которые несла в руках. Потом вставала на кровать и шептала: «Тихо, Мейси, никому ни слова», – через мою голову забиралась на подоконник и открывала окно.