Кэти МакГэрри - А тебе слабо?

У меня нет никакого желания поскорее вернуться внутрь и рассказать друзьям о том, как я облажался, поэтому я остаюсь на тротуаре. Машина медленно проезжает мимо, а Бет прижимает ладонь к пассажирскому окну. На её ладони чёрным маркером написаны слова, знаменующие моё поражение.

«Не можешь».

Нет ничего лучше ощущения тепла одеяла, только что вынутого из сушки. Тепла сильной руки, лежащей на моём лице, перебирающей мои волосы. Вот если бы жизнь была такой… всегда.

Я могла бы прожить тут всю жизнь, в подвале дома моей тёти. Где кругом стены. Никаких окон. Всё чужое осталось снаружи. Люди, которых я люблю, – внутри.

Ной – волосы скрывают его глаза, не позволяют миру увидеть его душу.

Исайя – его руки покрыты прекрасными татуировками, которые отпугивают нормальных людей и восхищают свободных.

И я – в поэтическом экстазе от ощущения внутреннего спокойствия.

Я пришла сюда в поисках безопасности. Они – потому что у системы семейного патроната не так много свободных домов в распоряжении. Мы остались здесь потому, что оказались потерявшимися кусочками разных пазлов, уставшими не подходить ни к одной картинке.

Год назад Ной и Исайя купили в «Гудвилл» [2]диван, гигантский матрас и телик. Барахло, выброшенное кем-то за ненадобностью. Стащив всё это вниз по лестнице в подземелье, ребята сделали для нас дом. Они стали моей семьёй.

– Я носила бантики, – говорю я. Мой голос звучит странно. Как эхо. Издалека. И я говорю ещё, чтобы лучше расслышать эту странность. – Много бантиков.

– Мне нравится, когда она такая, – говорит Исайя Ною.

Мы втроём устроились на кровати. Ной сидит в ногах, привалившись спиной к стене, допивает очередное пиво. Мы с Исайей обнимаемся. Мы так делаем, только находясь в особом приподнятом расположении духа, потому что тогда это не считается. Когда ты в невесомости, вообще ничего не считается.

Исайя снова запускает руку в мои волосы. От этих нежных подёргиваний хочется закрыть глаза и уснуть навсегда. Блаженство. Настоящее блаженство.

– Какого цвета?

Привычные резкие нотки исчезают из голоса Исайи, теперь в нём остаётся только ровная глубина.

– Розовые.

– И?

– Платьица. Я любила платьица.

Я хочу посмотреть на него, но ощущение такое, будто приходится поворачивать голову в песке. Моя голова лежит у него на животе, и я улыбаюсь, потому что жар его тела через футболку обжигает мою щёку. А может, я улыбаюсь потому, что это Исайя, ведь только он может заставить меня улыбаться.

Мне нравятся его тёмные коротко подстриженные волосы. Его добрые серые глаза. Нравятся кольца в его ушах. Ещё нравится… что он такой горячий.

– Хочешь платье, Бет? – спрашивает Исайя.

Он никогда не насмехается надо мной, когда я вспоминаю о своём детстве. Наоборот, это один из редких случаев, когда он задаёт мне вопросы.

– А ты мне купишь?

Не знаю, почему, но от этой мысли у меня радостно щекочет в груди. Крошечный ясный уголок моего мозга пытается напомнить, что я давно не ношу платья и терпеть не могу бантики. Но остальная часть моего разума, погружённая в сладкую дрёму, наслаждается игрой в воображаемую жизнь: с платьицами, ленточками и кем-то могущественным, способным воплотить в жизнь мои самые безумные мечты.

– Да, – не раздумывая, отвечает Исайя.

Лицо становится тяжелее, потом то же самое происходит со всеми остальными частями тела, включая сердце. Нет, я этого не хочу. Я закрываю глаза и приказываю, чтобы всё стало как раньше.

– Она готова. – Голос Ноя звучит обеспокоенно. – Мы слишком долго тянули.

– Нет, всё нормально.

Исайя поворачивается, кладёт мою голову на что-то мягкое и пушистое. Он даёт мне подушку. Исайя всегда обо мне заботится.

– Бет? – его тёплое дыхание щекочет мне ухо.

– Ага, – сонно шепчу я.

– Переезжай с нами.

Прошлой весной Ной окончил школу и освободился от опеки приёмной семьи. Теперь он съезжает отсюда, и Исайя едет вместе с ним, хотя официально он не может выйти из-под опеки до следующего года, когда ему исполнится восемнадцать и он окончит школу. Но моей тётке совершенно по барабану, где будет жить Исайя, главное – чтобы она продолжала регулярно получать чеки от штата.

Я хочу отрицательно помотать головой, но в песке это сделать не так-то просто.

– Мы с Ноем уже обо всём договорились: у тебя будет отдельная комната, а мы поселимся в другой.

Они говорят об этом уже несколько недель, всё пытаются уговорить меня переехать. Три ха-ха. Даже в невменяемом состоянии я могу воспротивиться их планам. Я приоткрываю глаза.

– Ничего не выйдет. Вам нужно уединение, чтобы приводить девчонок.

– У нас есть диван, – прыскает Ной.

– Я ещё учусь в школе.

– Как и Исайя. Напоминаю, если ты подзабыла: вы с Исайей оканчиваете в этом году.

Умный, паразит. Я бросаю сердитый взгляд на Ноя. Он бесстрастно прихлёбывает пиво.

Исайя продолжает:

– Ты подумала, как будешь добираться до школы? На автобусе?

Чёрт, нет. Ни за что.

– Тебе, лодырю, придётся вставать пораньше, чтобы добросить меня до школы.

– Ты же знаешь, что я готов, – шепчет он, и я снова испытываю слабый отзвук недавнего блаженства.

– Но почему ты не хочешь переехать к нам? – спрашивает Ной.

Его прямой вопрос заставляет меня прийти в себя. «Потому что»! – ору я про себя. Я переворачиваюсь набок, сворачиваюсь клубочком. Через несколько минут меня укрывает что-то мягкое. Одеяло подоткнуто мне под подбородок.

– Ну вот теперь она точно готова, – говорит Исайя.

Моя задница вибрирует. Я потягиваюсь, потом лезу рукой в задний карман за телефоном.

На какое-то мгновение я гадаю: вдруг это красавчик из «Тако Белл» каким-то чудом раздобыл мой номер. Он мне снился, парень из «Тако Белл». Он стоял очень близко ко мне, весь такой надменный и прекрасный, кареглазый и с копной белокурых волос. На этот раз он не клеился ко мне только для того, чтобы получить телефон. Он улыбался мне так, будто я для него что-то значила.

Сказано же, это был просто сон.

Все сладкие картины исчезают, когда я смотрю на время и входящий вызов в телефоне: итак, сейчас три часа ночи, и звонят мне из бара «Последняя остановка». Вот чёрт. Горько сожалея о том, что кайф ушёл, я отвечаю на звонок.

– Подождите.

Исайя спит рядом со мной, его рука небрежно перекинута через мой живот. Я осторожно приподнимаю её, выбираюсь наружу. Ной вырубился на диване, прижимая к себе Эхо, свою девушку. Чёрт, когда только она успела вернуться в город?

Тихо-тихо я поднимаюсь по лестнице, вхожу на кухню и плотно закрываю дверь в подвал.

– Слушаю.

– С твоей мамашей опять проблемы, – раздаётся в трубке раздражённый мужской голос. К несчастью, я его узнаю: это Дэнни, бармен и владелец «Последней остановки».