Кэти МакГэрри - А тебе слабо?

– Чего надо? – рявкает она.

– Мам, это я.

Она трёт глаза.

– Элизабет?

– Впусти меня.

И позволь вытащить тебя отсюда.

Мама снова закрывается, звенит цепочкой, и наконец дверь распахивается настежь. В следующее мгновение она обнимает меня. Её ногти больно впиваются в мою голову.

– Детка! Ах, Боже ж ты мой, детка моя! Я думала, что больше никогда тебя не увижу.

Она дрожит всем телом, всхлипывает и шмыгает носом. Я кладу голову на её плечо. От неё пахнет странной смесью уксуса, травки и алкоголя. Из этого лишний только уксус. Часть меня счастлива, что она жива. Другая часть вне себя от бешенства. Почему она опять под кайфом?

– Чем ты закинулась?

Мама отстраняется и быстрыми суетливыми движениями проводит рукой по моим волосам.

– Ничем.

Но я уже вижу её покрасневшие глаза и расширенные зрачки, поэтому качаю головой.

– Ах, да ладно, всего лишь немного покурила, – она улыбается сквозь слёзы, бегущие по её лицу. – Хочешь чуть-чуть? Идём, у нас новые соседи, они рады поделиться! Идём же!

Я быстро хватаю маму за руку и толкаю в глубь квартиры.

– Собирайся, быстро.

– Элизабет! Не смей!

– Какого чёрта?

В квартире царит страшный разгром. Но не обычный, привычный разгром. Это нечто большее, чем груды немытой посуды, покрытый грязью пол и упаковки от уличной еды на всех поверхностях. Диванные подушки валяются на вытертом ковре, обе почему-то распоротые. Кофейный столик теперь годится только на растопку. Внутренности маленького маминого телевизора горкой валяются возле крохотной кухоньки.

– К нам вломились.

Мама закрывает дверь в комнату, задвигает засов.

– Врёшь! – я смотрю ей в лицо. – В дома вламываются к тем, у кого можно что-то украсть, а что у тебя красть? И чем, чёрт возьми, здесь воняет?

Однажды в детстве мы со Скоттом красили пасхальные яйца, и после этого в нашем трейлере неделю пахло уксусом.

– Я прибиралась, – отвечает мама. – Мыла ванную. Меня тошнило утром.

У меня подкашиваются ноги. Рвота может быть признаком передоза. Это один из моих самых страшных кошмаров, связанных с мамой.

– Что ты принимала?

Она качает головой, издаёт нервный смешок.

– Да говорю же тебе, покурила чуток. Слегка залакировала пивком. Меня даже не зацепило как следует!

Чёрт, чёрт.

– Ты не беременна?

Меня трясёт оттого, что она задумывается над ответом.

– Нет. Не-ет. Я же принимаю таблетки. Ты умница, что смогла договориться, чтобы мне присылали эти лекарства по почте.

Я с силой нажимаю ладонями на глаза, пытаясь собраться с мыслями. Всё это неважно. Сейчас неважно.

– Собирай вещи. Мы уезжаем.

– Почему? Мне не присылали уведомление о выселении.

– Мы же бродяги, помнишь? – с напускной весёлостью говорю я. – Мы никогда подолгу не задерживаемся на одном месте.

– Ах, нет, Элизабет! Это у тебя цыганская душа, а не у меня.

Это заявление застаёт меня врасплох, и я жду пояснений. Вместо этого мама начинает раскачиваться из стороны в сторону. Ладно, это тоже неважно. Она под кайфом, но у меня нет на это времени. Я перешагиваю через обломки кофейного столика.

– Исайя предложил мне уехать к океану, ты едешь с нами. Мы заляжем на дно до лета, пока мне не исполнится восемнадцать, а потом будем свободны как ветер.

– А как же Трент?

– Он тебя бьёт. Тебе не нужен этот вонючий ублюдок!

Я замечаю сваленные в углу пластиковые пакеты. Отлично, это подойдёт. У мамы не так много вещей, которые стоит брать с собой.

– Элизабет! – мама пинает ногой обломки кофейного столика и бросается ко мне. Она с силой хватает меня за руку. – Стой!

– Что? Мама, мы должны побыстрее уйти. Ты же знаешь, если Трент вернётся и застанет меня здесь…

Она прерывает меня, снова судорожно гладит по волосам.

– Он тебя убьёт! – её глаза наливаются слезами, она опять шмыгает носом. – Он тебя убьёт, – повторяет она. – Я не могу уехать.

Из меня как будто выходит воздух, всё тело оседает. Это похоже на молниеносное прояснение после кайфа.

– Ты должна!

– Нет, детка. Я сейчас не могу. Дай мне пару неделек, хорошо? У меня есть кое-какие дела, которые нужно решить, а потом мы с тобой уедем, обещаю. Честное слово!

Дела? Какие у неё могут быть дела?

– Мы уезжаем. Немедленно.

Её пальцы зарываются в мои волосы, сжимаются, больно тянут. Она наклоняется и прижимается лбом к моему лбу. Обдаёт меня пивным перегаром.

– Обещаю, детка. Обещаю, что уеду с тобой. А теперь послушай меня. Мне нужно обрубить кое-какие хвосты. Доделать дела… Дай мне пару недель, а потом мы уедем.

Дверная ручка поворачивается, и моё сердце начинает стучать как пулемёт. Он вернулся.

Мама до боли впивается в мою руку.

– В мою спальню!

Она тащит меня через всю квартиру и едва не падает, споткнувшись о груду разбитой мебели.

– Лезь в окно!

Желчь подкатывает к горлу, я начинаю дрожать.

– Нет. Я не уйду без тебя.

Оставить маму здесь – это всё равно что смотреть на песок, убегающий из песочных часов, будучи прикованной цепью к стене. В один прекрасный день Трент не сможет сдержаться, и дело кончится не просто синяками или переломами. Он её убьёт. Время, проведённое с Трентом, – наш смертельный враг.

– Скай! – орёт Трент, входя в квартиру. – Сколько раз тебе говорить, чтобы запирала дверь?

Мама крепко обнимает меня.

– Беги, детка, – шепчет она. – Беги, а через пару недель приезжай снова.

Она отрывает от окна картон, и я в ужасе отпрыгиваю назад, когда в образовавшийся проём просовывается рука.

– Давай её сюда.

Исайя всовывает голову внутрь и хватает меня обеими руками. Я перестаю дышать, вдруг понимая, что один из этих ребят собирается меня убить.

Я выбрасываю руку вперёд. С глухим стуком мяч отлетает от оранжевой коробки, примотанной к чёрной брезентовой сумке, служащей нам мишенью. Сегодня я никак не могу сосредоточиться как следует. Бросать мяч – это главное. Если Логан говорит «в корзину» – бросаю в корзину. Если он командует «за пределы» – бросаю за пределы. Если просит прямо в мишень – я должен сделать и это, без вопросов.

Но я всё думаю о Бет. Она выглядела такой невыносимо маленькой и потерянной, что мне захотелось обнять её и загородить от всего мира. Никогда не думал, что смогу испытать нечто подобное по отношению к Скейтерше. Ладно, за ужином выясню, что с ней такое. Я сыт по горло играми в молчанку.

Я вращаю плечом, пытаясь почувствовать мышцы, но ничего не выходит. Битый час я швырял мяч, а мышцы в руке дряблые, как желе.

Зал у нас совсем простой: обычный ангар с покрытием из искусственной травы и кондиционером на потолке. Кондиционер уныло жужжит над головой, каждые несколько секунд раздаётся удар биты по мячу.