Карина Хелле - Рождественские желания

Убедившись, что не смущаю его семью этим календарем с членами и горой мышц, осторожно листаю страницы, пока не дохожу до сентября. Конечно же, Лаклан стоит боком на поле для регби, его крепкая задница на виду, а эти гигантские квадрицепсы выглядят угрожающе на темной, зернистой фотографии.

Черт. Только подумать, это ведь мужчина, которого я люблю, мужчина, с которым могу каждый день заниматься сексом. Мысленно даю себе пять, как и много раз за последние несколько недель.

— Ого, — говорю я, закрывая его, прежде чем все станет странным. — Думаю, я тоже повешу это в нашей ванной.

— Пожалуйста, не надо, — хнычет Лаклан, убирая пальцы с лица. Наконец-то, для разнообразия теперь покраснел он.

— Итак, Лаклан, — говорит Бригс, хлопая по бедрам. — Давай-ка посмотрим, что ты придумал.

Мы единственные, кто не открыл наши подарки друг от друга. На мгновение мое сердце трепещет, особенно когда я вижу его подарок под деревом, единственный, оставшийся рядом с моим. Это небольшая коробочка. Словно достаточно подходящая для кольца. И, конечно, это заставляет меня задуматься, как в страхе, так и в волнении. Это не может быть то, о чем я думаю, это может… или не может? Так скоро? Здесь? Сейчас?

— Э-э-э, почему бы тебе не открыть мой первым, — говорю я Лаклану, бросая ему свой подарок. Он легкий, и Лаклан с легкостью ловит его.

Понятия не имела, что ему подарить, а потом поняла, что проще всего будет купить что-то для собак. Не знаю, к лучшему или к худшему, но он любит этих собак больше, чем себя. Поэтому я пошла и купила три свитера с их именами. Я слышала, как он несколько раз говорил, что такие могут понадобиться им, когда будет идти снег, и эта мысль просто застряла у меня в голове. Плюс, только представьте, насколько мило они будут выглядеть, гуляя вместе в подходящих нарядах. Тогда никто не будет бояться их, даже в намордниках.

Лаклан, кажется, теряет дар речи, когда держит в руках вязаные свитера для Лионеля, Эмили и Джо. Их имена вышиты контрастным цветом.

— Не уверена, подойдут ли они, — пытаюсь объяснить я. — Было трудновато измерить Эмили, она мне чуть голову не откусила.

— Подойдут, — говорит он практически шепотом, пока пробегает пальцами по вещицам. Смотрит на меня, его прекрасные глаза вглядываются в мои, пытаясь рассказать мне все, что не могут его губы.

Я целую его в щеку, и он расслабляется, обнимая меня.

— Спасибо, — тихо говорит он. — Это так много значит для меня.

Пробегаюсь пальцами по его сильной челюсти и улыбаюсь, стараясь не слишком увлекаться в присутствии невольных зрителей.

— Еще один подарок для Кайлы, — прочищая горло, говорит Джессика. Я отрываю взгляд от Лаклана и смотрю на ее сияющее лицо. Даже она, кажется, немного растрогалась из-за этих свитеров.

Киваю и беру коробочку, лежащую около дерева. Медленно разворачивая простую коричневую бумагу, я стараюсь не бежать впереди паровоза. Безнадежные мысли никогда не приносили мне никакой пользы.

Но, развернув бумагу, я остаюсь с коробкой для ювелирных изделий, и трудно не думать об этом. Что, если это обручальное кольцо? Что я скажу? Не слишком ли быстро? Неужели Лаклан действительно захочет разделить такой личный момент со своей семьей и дедом?

— Просто открой его, — говорит Бригс.

Что я и делаю.

И у меня перехватывает дыхание.

Это не кольцо. На самом деле, это даже лучше.

Я осторожно тянусь к серебряному ожерелью, медальону в форме сердца, с выгравированными нежными цветами и звездами по передней стороне. Он ярко сияет и, наверное, это самое красивое украшение, которое у меня когда-либо было. Я поднимаю глаза и вижу, что Лаклан выжидающе смотрит на меня, поэтому ищу застежку сбоку на медальоне и открываю его.

На одной стороне наша совместная фотография. Очень маленькая, просто наши улыбающиеся лица, но в черно-белом исполнении. Думаю, ее сделали во время гала вечера для «Любимого Забияки», который проходил летом. На другой стороне что-то написано на гэльском. Что-то, что я не могу произнести должным образом. Sibhe mo clann.

— Оно красивое, — еле дыша, говорю ему. — Что здесь сказано?

— Здесь говорится, что ты мой клан.

Джессика издает мечтательный вздох.

Чувствую, как мои внутренности танцуют, сердце гудит, а кровь бурлит как шампанское.

— Я твой клан, — повторяю я, пульс бешено стучит.

— Да, — говорит он, — это и больше.

С трудом сглатываю, эти надоедливые слезы снова одолевают меня. Я хочу отвести его наверх и показать, что этот подарок, этот прекрасный, продуманный, душевный дар означает для меня. Но не могу. Не здесь. И не сейчас. Все, что я могу сделать, это обнять его, поцеловать и надеяться, что он знает, что он тоже мой клан, всегда и навечно.

До конца дня я чувствую себя так, словно гуляю по облакам. Даже когда мы выходим на улицу, чтобы помочь Бригсу избавиться от щенячьих какашек, подняться по переулку, чтобы проверить его автомобиль и посмотреть, дома ли соседи (это не так), холод совершенно не беспокоит меня. Мое сердце — светящаяся печь, согревающая меня, и ожерелье покоится у меня на груди, словно оно всегда и было там.

Когда начинает опускаться темнота, купая дом в сумерках, мы вместе с Лакланом и Бригсом собираемся в комнате последнего вместе со щенком. Рождественский ужин почти готов, в доме пахнет совершенно потрясающе, и я готовлюсь, наконец-то, попробовать хаггис.

Мы играем со щенком, которого Бригс уже назвал Винтером. Ранее я позвонила своим братьям домой, чтобы пожелать веселого Рождества, и, хотя была очень рада слышать их голоса, мне все же было больно от того, что я не с ними. Но щенок быстро убрал эту боль.

— Ты не можешь давать кличку собаке, если не собираешься оставить ее, — говорит Лаклан Бригсу.

— Конечно, могу, — говорит Бригс, усаживаясь на край кровати. — Ты постоянно даешь клички своим собакам из приюта. Кроме того, если окажется, что это не соседский пес, тогда ты будешь держать ее у себя, не для меня.

— Что? — говорит Лаклан, когда маленький пушистый комочек играет с оставшейся оберточной бумагой. — Приют не место для молодой собаки. Ему нужен дом. Обучение. Абсолютная любовь.

— Ты должен оставить его, — говорю Бригсу. — Мальчуган уже глаз с тебя не сводит. Он думает, что ты его папа. И ты дал ему кличку.

Бригс пожимает плечами.

— Утром попробую ещё раз. Потом мне надо уезжать, и собака не поедет со мной.

— Так ты просто Скрудж для щеночка, — говорю ему.

Похоже, что он не придает этому значения, хотя, судя по тому, как он играет с Винтером, могу сказать, он гораздо больше привязан к белому щенку, чем притворяется. Я лишь надеюсь, что к тому времени, как праздники закончатся, Винтер воссоединится со своей семьей, или же Бригс придет в себя.