Елена Ларина - Диктофон, фата и два кольца, или История Валерии Стрелкиной, родившейся под знаком Льва

— Ну и? — переспросил Карпыч…

— Есть в них что-то. Зацепили они меня. Хотела дома о нем что-нибудь отыскать, а у нас практически ничего и нет.

— Твой отец не любил Васина. Не видел у него таланта.

«Я тоже, — мысленно добавила я. — Если бы не история с графом, то Васин меня вообще бы не заинтересовал».

— А у тебя глаз верный, — продолжал тем временем Карпыч. — Ты его приметила… Помню, мы с твоим отцом крепко поспорили об этом Васине. Чуть не поссорились, — усмехнулся Карпыч. — И что ты думаешь, время таки расставило все на свои места. Не забыли люди о молодом и способном человеке…

— Каким образом?

— А вот, представь себе, не так давно мне один студент курсовую о нем принес.

— Надо же, — пробормотала я.

— Очень даже любопытная работа.

— И что же он пишет?

— Много рассуждает о его манере письма, а потом делает этакий экскурс в его личную жизнь.

— И все-таки, Михаил Карпович, я не совсем поняла. Что же можно о нем написать? Он ведь умер очень давно, да и было ему всего двадцать пять лет. Какая такая у него могла быть личная жизнь?

— Про это не знаю. Сам не очень вникал. Но могу сказать точно: Васин не умер, а покончил с собой. Душевное расстройство. Эх, если бы не эта ранняя смерть, он вырос бы в маститого художника.

Я хотела сказать, что сильно в этом сомневаюсь, но промолчала. Пусть Карпыч думает, как ему заблагорассудится.

— А почему он заболел? Дурная наследственность?

— Нет. Несчастная любовь.

В голове у меня щелкнуло, будто где-то я уже не то читала об этом, не то слышала. Промелькнула некая мысль, нечто очень важное… Но я никак не могла ухватить ее.

— В кого он был влюблен? — спросила я Карпыча в полной уверенности, что за давностью лет ответ на этот вопрос безвозвратно утерян.

— Мой ученик утверждает, что он любил богатую женщину, которая зло посмеялась над его чувствами.

— Ну да… Теперь понятно… И с тоски душевной Васин уехал в глушь выполнять заказ графа.

— Может, так оно и было… Если хочешь, я дам тебе телефон студента, поговоришь с ним.

— Спасибо.

Карпыч записал мне телефон.

«Жаль, — подумала я, — что не получится с ним увидеться, с этим студентом. Утром пора возвращаться в усадьбу»

— А это тебе лично.

Я удивилась. Карпыч, улыбаясь, держал в руках пригласительный билет.

Я взглянула. Ого! Старый друг отца приглашал меня на престижную выставку в Манеж.

— Держи, — сказал Карпыч. — Пообещай, что ты придешь. Я, кстати, звонил тебе несколько раз… Где ты пропадала?

Но я ничего не ответила.

А Карпыч продолжал:

— Выставка открывается завтра, в шесть часов вечера. Я очень тебя прошу, приезжай.

— Спасибо вам, — поблагодарила я. — Обязательно приду. До встречи, Михаил Карпович.

Я завела машину и уже собиралась ехать домой, но меня остановило неопределенное, точно подсасывающее внизу живота чувство… Нет, домой я не поеду, — молниеносно пронеслось у меня в голове. Я отчетливо понимала, что забыла в усадьбе что-то очень важное. То ли я это видела, то ли читала… Но сейчас я была уверена, что именно то, неопределенное, о чем я никак не могла вспомнить, и должно было послужить ключом к пониманию развязки событий, произошедших в конце девятнадцатого века.

Мне снова нужно оказаться в усадьбе, пойти в галерею, пересмотреть бумаги, и, может быть, тогда я найду недостающее звено.

Моя «старушка» медленно ползла по дороге, потом на черепашьей скорости свернула в сторону Выборга. Я еще окончательно не пришла в себя после аварии и поэтому старалась не демонстрировать навыки и умения скоростной езды. Было уже достаточно поздно, и дорога была практически свободной. Я тихонько включила радио. И наслаждалась… дорогой, одиночеством и музыкой. Потом началась реклама, и я переключилась на другую волну.

И услышала, как голос диктора произнес:

— Сейчас мы зададим несколько вопросов одному из учредителей выставки, члену художественному совета Михаилу Карповичу Ладыгину. Михаил Карпович, я знаю, что у вас разразился скандал в связи с работой одного автора…

— Я бы назвал это, скорее, разоблачением, — ответил Карпыч.

— Но что же все-таки произошло? — спросила диктор.

— Некий молодой человек выдавал работу прославленного автора за свое произведение.

— Вы можете подробно рассказать об этом происшествии?

— Нет, сейчас мы проводим внутреннее расследование и еще выясняем кое-какие детали. Но одно могу сказать точно: господин Шацкий, решившийся на такой подлог, подписал себе как художнику приговор на долгие годы.

— Спасибо за то, что согласились прийти к нам в студию, — проворковала диктор.

Далее интервью прервала реклама, а я машинально остановила машину. Вот так… Максим! Хорош гусь! Любой ценой, значит… Не через постель, так через кражу. Наверное, все правильно. Но меня удивило другое — то, что сообщение диктора о поступке Макса оставило меня равнодушной и не затронуло никаких струн в моей душе. Будто и он, и наш роман, и мои страдания… да даже мое увольнение были делами давно минувших дней. Будто произошло это все не со мной.

Я сидела в машине, задумчиво глядя в окно, и переваривала свалившуюся на меня информацию. И тут мимо на большой скорости промчался автомобиль. Я присмотрелась… это была машина Димы. Куда же он так летит? Впрочем, вполне можно догадаться. Дима ехал по направлению к усадьбе. Странно было другое: неужели он так спешил, что даже не заметил меня?

Я почувствовала невыносимую усталость. И постаралась завести «старушку». Нужно двигаться, если я хочу все-таки попасть в усадьбу. Но силы словно покинули меня. Каждое движение давалось с невероятным трудом. Впрочем, чему здесь удивляться… Слишком много всего свалилось на меня за последнее время. И теперь мне хотелось только одного: оказаться под крышей Ксениного дома и хорошенько выспаться.

Я завела машину и поехала. Однако, несмотря на все возрастающее желание забраться в теплую ванну, а потом улечься спать и хотя бы на какое-то время выбросить все из головы, я понимала, что все-таки поеду в усадьбу. Мне не терпелось вновь пересмотреть уже прочитанные записи. Было в них что-то, что я упустила.

Когда я добралась до усадьбы, было уже очень поздно. Я постаралась как можно тише припарковать «старушку» и пошла к дому. Достала ключи и открыла дверь. Слава богу, никто не проснулся и не вышел мне навстречу. Я стала пробираться в библиотеку. И тут услышала негромкие, но весьма выразительные удары. Их звук я не могла перепутать ни с каким другим. Кто-то «гонял» бильярдные шары.

Я подошла ближе к комнате, дверь в которую была наглухо закрыта. Постучала. Но мне никто не ответил. Тогда я немного приоткрыла дверь. И увидела огромный стол, за которым стоял Громов и сам с собой разыгрывал партию. Он с таким ожесточением бил по шарам, что казалось, будто от этого зависит его жизнь. Я тихонько вошла в комнату, в которой раньше никогда не была, она ведь всегда была заперта… А Дима на мои расспросы отвечал, что там личные владения хозяина и посторонним вход строго воспрещен.