Сесилия Ахерн - С любовью, Рози

Кому Рози

Пытался дозвониться, но у тебя занято. Сохраняй спокойствие. Я позвонил в больницу и переговорил с д-ром Фленнери. Это лечащий врач твоего отца. Он объяснил мне, что с Деннисом.

На мой взгляд, тебе нужно собрать сумку с самым необходимым и сесть на ближайший автобус до Голуэя. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Дорогой Алекс,

гроб не может быть шире 76 см, изготавливается из прессованных опилок, облицовывается шпоном и пластиком, пригодным для кремации. Ты знал это? Допустимы железные болты, в небольшом числе, и деревянные распорки, для прочности, но только внутри гроба.

На крышке гроба должно быть указано полное имя усопшего. Надо полагать, чтобы не перепутали. Но самое ужасное из того, что лучше бы мне не знать, – это что изнутри гроб обивают материалом под названием «кремфилм», а также подкладывают абсорбирующую ткань или ватные прокладки, потому что из тела может сочиться влага.

Я ничего этого не знала.

А потом, сколько же надо заполнить бланков! Форма А, В, С, F и еще всякие медицинские. Про D и E никто ничего не сказал. Не думала, что нужно столько доказательств, чтобы поверили, что ты мертв. Я думала, тот факт, что ты перестал жить и дышать, – достаточный признак. Оказывается, нет.

По-моему, это похоже на переезд в другую страну. Папа выправил все документы, надел свой лучший костюм, договорился о способе доставки и отправился к месту своего назначения, где уж оно там есть. Ох, как хотела бы мама отправиться вместе с ним, но она знает, что нельзя.

На похоронах она всем твердила: «Он просто не проснулся. Я звала его снова и снова, но он не проснулся…» Она не переставая трясется с того самого дня и постарела на двадцать лет. И при этом кажется маленькой. Как потерявшееся дитя, которое озирается, не зная, куда идти, будто ее бросили в незнакомом месте и она не знает дороги.

Наверно, так оно и есть. Наверно, мы все чувствуем то же.

Я никогда не была здесь прежде. Мне тридцать пять лет, и я никогда не теряла такого близкого мне человека. За свою жизнь я была на десяти похоронах, и все это были дальная родня, друзья друзей и родственники друзей, без которых я жила себе как жила.

Но папа?! О господи.

Ему было всего шестьдесят пять. Это совсем не старость. И он был здоров. С какой стати здоровый шестидесятипятилетний мужчина засыпает и больше не просыпается? Утешает только мысль, что во сне он увидел нечто столь прекрасное, что не захотел возвращаться. Это было бы как раз в его духе.

Знаешь, зрелище душевно разбитых родителей совершенно выбивает из колеи. Наверно, потому, что им по роли полагается быть сильными. Когда ты маленький, ты пользуешься родителями как меркой, по их реакции судишь, насколько плохи дела. Падаешь, разбиваешь коленку и поднимаешь глаза на них, чтобы понять, больно тебе или не очень. Если они пугаются и кидаются к тебе, ты плачешь. Если смеются: «Бедная земля! Эк ты ее припечатала!» – встаешь и идешь себе дальше.

Когда узнаешь, что беременна, и чувствуешь внутри себя эмоциональную пустоту, ты смотришь на лица родителей. Если оба, мама и папа, обнимают тебя и говорят, что все будет хорошо, обойдется, они помогут, становится ясно, что еще не конец света. Но если родители другие, конец света – вот он, руку протяни.

Родители для своих детей – барометры эмоций, которые действуют как эффект домино. Никогда в жизни я не видела, чтобы моя мама столько плакала. Это пугает меня, я плачу тоже, что, в свою очередь, пугает Кэти, и она плачет с нами. Мы плачем все вместе.

А папа – он, казалось, будет жить вечно. Человек, который мог отвинтить крышку, не поддававшуюся никому другому, и починить все, что поломано, должен был делать это всегда. Человек, который сажал меня на плечи, катал на спине, издавая жуткие звуки, подбрасывал в воздух и ловил, вертел так, что кружилась голова, и я падала, хохоча…

И и вот теперь, не успев поблагодарить его и как следует попрощаться, я запоминаю размер гроба и медицинские формы.

Я все еще тут, в Голуэе, с мамой. На диком, диком западе. Стоит роскошное лето, и в этом – какое-то дикое несоответствие. Погода вразрез с настроением. С речного берега доносятся голоса детей, в небе кружатся птицы. Что-то кощунственное в том, чтобы радоваться миру и видеть солнце, когда случилось такое горе.

Примерно о том же думаешь, когда в церкви во время отпевания услышишь, как гукает младенец. Ничто так не возвращает к жизни, как довольный лепет ребенка в месте, где люди скорбят. Жизнь продолжается, напоминает дитя, и будет продолжаться… но не для того, с кем мы сейчас прощаемся. Люди приходят и уходят, это известно каждому, и все-таки нас потрясает, когда это случается. Согласно стертому клише, единственная надежная вещь в жизни – это смерть. Так и есть, ничего не попишешь, это условие жизни, но как часто мы позволяем себе сломаться, столкнувшись с этим!

Я не знаю, что сделать и что сказать маме, чтобы ей полегчало. Я и не думаю, что в мире есть способ добиться этого, но, глядя, как она плачет и плачет, я чувствую ее боль, и это меня убивает. Может, у нее кончатся слезы?

Алекс, ты про сердце все знаешь, и что у него внутри, и что снаружи. Что делать, чтобы помочь человеку, у которого разбито сердце? Есть у тебя такое лекарство?

Спасибо, что приехал на похороны. Твой приезд был прямо как бальзам на душу. Жаль, что увиделись при таких обстоятельствах. И спасибо твоим родителям, что прилетели. Мама была очень тронута, в самом деле. И спасибо, что отшил Этогокакеготам, не хватало мне еще споров в церкви. Спасибо, конечно, ему, что пришел, но отец бы выскочил из гроба, чтобы указать ему на дверь.

Стефани и Кевин несколько дней назад разъехались по домам. Я побуду подольше. Не могу оставить маму одну. Соседи к ней очень добры. Я знаю, она будет в хороших руках, когда я наконец уеду. Я пропустила все экзамены и, судя по всему, если хочу получить диплом, должна буду снова пройти курс за последний год. Не думаю, что оно того стоит.

В общем, через несколько дней придется ехать в Дублин: понятно, что дома почтовый ящик забит счетами. Надо вернуться до того, как мне все поотключают и выселят за неуплату.

Еще раз спасибо тебе за помощь. Разве это не типично, Алекс, что именно трагедии сводят нас вместе?

Твоя Рози .

От Рози

Кому Алекс

Я только что вернулась из Коннемары. Почтовый ящик и правда забит. И среди кучи счетов было вот это письмо, отправленное за день до того, как умер папа.

Дорогая Рози.

Мы с мамой до сих пор смеемся, вспоминая твое последнее письмо про татуировку Кэти. Я так люблю твои письма! Надеюсь, ты уже пережила травму, которую твоя вполне оперившаяся дочь нанесла тебе, впервые приняв решение! Очень хорошо помню, как это произошло с тобой. Кажется, ты сделала это даже раньше, чем Стефани! Ты всегда торопилась попробовать все новое, посмотреть новые места, моя бесстрашная Рози. Я думал, ты окончишь школу и отправишься вокруг света, только мы тебя и видели. Я страшно рад, что этого не произошло. Это была такая радость для нас, что ты жила с нами. Ты и Кэти. Единственное, о чем я горюю, – это что мы уехали, когда ты в нас нуждалась. Мы с мамой спрашивали себя сотни раз, правильно ли мы поступили. Надеюсь все-таки, что правильно.