Евгения Перова - Темные воды

– Как не разувайся – там грязно.

– Тогда возьми тапки…

Эта возня с тапками помогла обоим преодолеть неловкость, и они уже свободнее глядели друг на друга. Расположились на кухне, и, всмотревшись как следует, Сергей понял, что Николай мучается от сильной головной боли – потому и мешки под глазами, и рука то и дело тянется к виску, и голову старается не поворачивать, неся ее, как хрустальную вазу.

– Давно болит? – участливо спросил Сергей.

– Третий день.

– Позволь мне помочь! Ты же знаешь, я умею. Конечно, у Ольги получается лучше, но…

– Ладно, попробуй.

Сергей встал за спиной сидящего на табуретке друга и начал легко массировать ему голову и шею, словно вытягивая боль кончиками пальцев. Постепенно Николай расслабился и несколько раз глубоко вздохнул – Сергей чувствовал, что ему легче.

– Спасибо, хватит.

Николай осторожно повернул голову в одну сторону, в другую – не болит!

– Ну как? – спросил Сергей.

– Совсем не ушло, но жить можно. Спасибо.

– Не за что. Обращайся.

Они улыбнулись и посмотрели друг на друга совсем с иным чувством, чем при первых минутах встречи: что-то прежнее, юное, давно забытое, ожило в этих улыбках.

– И часто у тебя такие мигрени? Шрам впечатляющий! Это последствия твоей раны?

– Да, осколочное. Болит время от времени. Когда нервничаю и к перемене погоды. Так о чем ты хотел поговорить?

– Вита беременна, – выпалил Сергей, забыв все свои заготовки, и расплылся в улыбке, которую совершенно не мог сдерживать.

– Беременна! – воскликнул Николай и вдруг заплакал, нисколько не стыдясь своих слез. – Какое счастье! Господи, хоть что-то хорошее! Как она себя чувствует? Сколько уже?

– Четыре месяца. Я решил, ты должен знать. Вита в норме. Токсикоз, конечно, но я помогаю как могу.

– Ну да, под вашим с Ольгой присмотром она справится. Как же я рад! Ну что, может, отметим это дело? Водка есть.

– Давай лучше чаю. Тебе не стоит сейчас водку пить, а то может опять прихватить.

– Заболит голова, так и черт с ней! Душа сильнее болит. Закусить только особенно нечем, придется пряниками. А, соленые огурцы где-то были! Сейчас.

Он достал граненые рюмки, разлил водку…

– Послушай, давай я поговорю с Витой? – осторожно произнес Сергей. – Попробую вас помирить? Я же вижу, как тебе без нее плохо. И Вита переживает, я знаю.

Николай прямо взглянул на друга:

– Не стоит. Она будет волноваться, а ей сейчас вредно. Витоша упрямая. Раз что решила, то и конец. Она же считает, что я ее предал. Встал на сторону матери. А так оно и есть.

– Ты не можешь быть ни на чьей стороне. Вита – твоя дочь, Вера – жена. Вы одна семья. И вообще это я во всем виноват.

– И что, ты хочешь, чтобы Вита считала тебя виноватым? Нет уж, пусть это буду я, отец. А ты – муж. Тебе с ней жить. Ничего, как-нибудь! Ты же всегда так говорил, помнишь?

– Ты не представляешь, как я раскаиваюсь! Если бы мог повернуть время вспять, я бы никогда сюда не заезжал, никогда!

– Да, время не повернуть. И не изменить ничего.

Николай рассеянно глядел в пространство, разминая в пальцах корку черного хлеба. Потом вздохнул:

– Ты знаешь, я ведь память потерял после ранения. Долго валялся по госпиталям. Почти год. Сам-то вполне выздоровел, а ничего не помнил. Комиссовали меня, документы какие-то выправили. Иван Иванович Безымянный, представляешь? И была одна медсестра… В общем, полгода я с ней прожил, даже больше. Зина Потапова, хорошая женщина. Простая, но хорошая. Очень ребенка хотела, но не получилось у нас. А потом проснулся утром и вдруг все вспомнил. И как закричу: «Верочка!» Зина вошла, посмотрела на меня… Сказала: «Уезжай. Там твой дом». Верочке я не рассказывал. Так-то, брат.

Они еще выпили.

– Иногда думаю: а что было бы, если бы я ничего так и не вспомнил? Или решил там остаться, с Зиной? Что стало бы с Верочкой, с Витошей? Хотя, конечно, бесполезные это раздумья…

– Вы с ней больше не виделись?

– Нет. Переписываемся иногда. Зина мне до востребования пишет. Поддерживает, утешает. Хорошая она, добрая. Знаешь, я…

Николай вдруг как-то смутился и не стал продолжать, встал, включил газ и поставил чайник: нет, говорить о таком он не мог, а ведь именно Сергей понял бы его, как никто другой. Только пожив с Зиной, Николай осознал: то, что для него было вершиной блаженства, для Верочки являлось неприятной обязанностью. Ничего она не получала от их супружеской близости, ничего! Неудивительно, что Верочка так легко пала в объятия Сергея, опытного и умелого. Вернувшись домой, Николай был готов начать все заново и стать совсем другим мужем, но оказался слабоват для Верочки и ее женского темперамента: головные боли возникали у него при малейшем напряжении – поволновался лишнего, поднял что-то тяжелое, напрягся… А ведь там, у Зины, голова никогда не болела!

Николай тяжко вздохнул, доставая заварочный чайник, а Сергей нахмурился, своим шестым чувством он уловил настроение друга и понял, о чем тот вздыхает.

«Бедный Никола, – подумал Сергей. – И бедная Верочка…» – а потом спросил:

– С вами ведь еще родственница жила? Забыл, как ее звали… Маленькая такая, черноглазая.

– Аночка! Она не родственница, а домработница. Нянька. Аночка ушла от нас, когда Вита подросла. Замуж вышла, двое мальчишек у нее. До сих пор иногда наведывается. И то сказать – столько лет вместе прожили, и правда, как родственники стали. Только с Верочкой они не очень ладили в последнее время…

– А где сама Вера-то?

– Она в больнице. Позавчера положил.

– Что с ней?

Лицо Николая мгновенно осунулось, стало жестким и отрешенным. Не глядя на друга, он сказал:

– У Веры тяжелое психическое заболевание. С точным диагнозом все никак не определятся.

– Боже мой… И давно?

– Я думаю, давно. Подозреваю, еще до вой-ны началось, просто мы не замечали. Первый приступ был, когда я вернулся. Второй, более серьезный, – после смерти Гриши. Тогда же и в больницу попала. Три месяца продержали…

Николай вдруг вышел, но довольно скоро вернулся и протянул Сергею пакет с фотографиями:

– Вот твой сын. Хочешь, возьми себе.

Сергей достал фотографии и стал их перебирать, чувствуя, что тоже сейчас заплачет.

– Он был на тебя похож. Очень. Такой милый мальчик. Я любил его, правда. И он ко мне тянулся. С первой минуты: «Папа, папа…» Но Верочка… Она ревновала, я думаю. Ей не нравилось, что мальчик так меня полюбил. И я стал отстраняться. После одного случая…

Николай вспомнил тот мрачный день, кажется, тоже был декабрь? Он пошел погулять с детьми – маленький Гриша упал и разбил коленку, но даже не заплакал. Они сразу вернулись домой, и когда Верочка увидела, что муж несет мальчика на руках, она впала в совершенное неистовство: вырвала ребенка из рук Николая, мальчик сразу завопил, испугавшись. Прибежала Аночка, Витоша, захныкав, спряталась за отцовскую спину, а Николай растерялся: