Евгения Перова - Темные воды

– Сережа!

И вдруг почувствовала, что ему нужна девочка, словно Сережа сам ей сказал об этом. Вита положила ребенка ему на грудь и вздрогнула: ее накрыло такой волной тепла, света и любви, что даже жарко стало. Но волна тут же ушла, унеся весь свет и тепло. Голова Сергея упала на бок, и изо рта вылилась струйка крови. Все было кончено. Девочка больше не кричала, только тихонько хныкала. Вита позвала шепотом: «Сережа!», поискала пульс… В коридоре зазвонил телефон – это была Ольга, которая закричала в трубку:

– Что, что с Сережей?!

– Да, – ответила Вита на невысказанный вопрос. – Да. Только что. Я не знаю, что делать.

В дверях своих комнат показались Лиза и Екатерина Леонтьевна, разбуженные криком ребенка и телефонным звонком. Вита посмотрела на них диким взглядом, сунула дочку Лизе, сказала: «Сережа умер», вернулась в свою комнату и легла рядом с мужем, обняв его, так что ее пришлось оттаскивать силой, когда приехала «Скорая помощь». После того как Сережу увезли, Вита так и пролежала все последующие дни, не давая сменить постельное белье с пятнами Сережиной крови. Ребенком Вита почти не занималась, все время молчала, и Екатерине Леонтьевне с трудом удавалось уговорить ее хотя бы попить водички. На кладбище Вита поехала, но, казалось, не очень понимала, что происходит, и только когда кто-то дал ей горсть земли, чтобы бросить на крышку гроба, очнулась. Вита сделала один шаг к могиле, другой, третий… И непременно упала бы в яму, если бы ее не подхватили чьи-то руки: это был отец. И тут Вита закричала – так страшно, что ее крик долго еще звучал в ушах всех, кто его слышал.

– Деточка моя, – заплакал отец, обнимая Виту. – Бедная моя деточка.

– Папа! – хриплым сорванным голосом заговорила Вита, заглядывая ему в глаза. – Папа, почему это, а?! За что?! Почему?! Папа, скажи!

Она и дальше цеплялась за отца, а на поминках высидела всего минут пять – ушла к себе и легла. Отец сидел рядом, гладил ее по голове, по спине и молча плакал, а что он мог сказать? Вита так и не проронила ни слезинки. Наконец она заснула, и Николай вышел к столу, за которым остались только Екатерина Леонтьевна, Ольга и Лиза. Лучше всех держалась Екатерина Леонтьевна. Ольга совсем развалилась: слезы, не переставая, текли из ее глаз.

– Коленька, поешь хоть немного, – сказала Екатерина Леонтьевна, подвигая ему тарелку с закуской и стопку.

Николай залпом выпил водку, налил еще и снова выпил. Посидел, глядя в пространство, и спросил:

– Что случилось с Сережей? Я так и не понял. Инфаркт?

– Осколок, – ответила Екатерина Леонтьевна. – Еще с войны. Совсем маленький.

– Осколок… Ну да, он же ранен был…

– Ведь он чувствовал, чувствовал! – воскликнула Ольга. – Ко мне все приставал, чтобы посмотрела как следует. Но я не видела ничего! Так, какая-то тень неясная… И доктора эти. Тоже не находили ничего.

– Оля, перестань себя винить, – строго сказала Екатерина Леонтьевна. – Сказали же, что ничего сделать было нельзя. Осколок в таком месте, что и не удалить.

– Как это несправедливо! – горько сказал Николай. – Только-только жить начал.

– Да, несправедливо, – вздохнула Екатерина Леонтьевна. – Коленька, ты зайдешь завтра? Витоше с тобой явно лучше.

– Конечно, зайду.

– Как Верочка? Ты ей не сказал?

– Нет.

Верочка…

Всю обратную дорогу Николай старался не думать, какой прием ожидает его дома. Вера только полтора месяца как вернулась из больницы, но ее наружное спокойствие, обеспеченное лекарствами, было очень хрупким: малейшее волнение и любое изменение привычного распорядка могло вызвать рецидив. Она очень чутко ощущала перемены настроения мужа, так что Николай и не надеялся, что ему удалось скрыть свое душевное смятение. А сейчас у него вообще не было сил, чтобы разбираться с женой, и он надеялся, что Вера уже спит. Но Вера не спала и ждала мужа:

– Ну и где же ты был? Только не рассказывай про заседание кафедры. Я все уже знаю.

Увидев ее сардоническую улыбку, Николай понял, что сбылись его самые страшные предчувствия, и чуть не застонал от внезапной вспышки мучительной ненависти к этой женщине, которая уже давно перестала быть Верочкой. Очевидно, взгляд его был страшен. Вера явно испугалась и прижалась к стене. Николай молча прошел мимо нее к себе в комнату и запер дверь. Даже не раздеваясь, он рухнул на кровать, накрыл голову подушкой и снова заплакал от невыносимого горя. Потом незаметно заснул, но проснулся через пару часов от какого-то грохота. Вышел в коридор, прислушался и прошел на кухню, где Верочка лихорадочно выдвигала ящики шкафов и рылась на полках.

– Вера, что ты делаешь? – обреченно произнес он.

Вера повернула к нему безумное лицо:

– Мне нужны таблетки.

– Ты разве не приняла те, что я оставил?

После ее последней попытки самоубийства Николай не держал дома никаких лекарств, выдавая Вере лишь ее дневную дозу, – все остальное он хранил на работе, а часть носил в портфеле, за которым всегда следил.

– Мне надо еще! – воскликнула Вера. Она кинулась к мужу и схватила его за руки: – Коленька, не отдавай меня в больницу, умоляю! Я буду хорошо себя вести, правда! Просто тебя долго не было, и я волновалась! А они стали говорить, будто ты…

«Они»! Эти голоса у нее в голове! «Они» нашептывали Верочке дикие объяснения самых обыденных явлений и вселяли в нее грязные подозрения, которые она озвучивала площадным языком – это Верочка-то, кроткий ангел! Сейчас она еще способна понимать неадекватность собственного поведения, но это ненадолго. Николай молча смотрел на Веру, думая: «Пожалуй, и правда надо увеличить дозу лекарства. Надо будет выписать рецепт, а то запас кончается…»

– Хорошо. Сейчас я дам тебе таблетку.

Вера приняла лекарство, заискивающе глядя на мужа:

– Ты видишь? Я послушная. Только не надо в больницу! Пожалуйста!

– Ну что ты, дорогая. Не бойся.

И Николай, горько вздохнув, обнял жену. «Конечно, она ни в чем не виновата. Сама страдает. Это все болезнь. И за что нам такое наказание?..» – думал он, рассеянно гладя Верочку по голове и вспоминая дочь: «За что?» А Вера, дрожа, все шептала ему на ухо:

– Не надо больше в больницу. Я не могу. Мне там так страшно. Миленький, пожалуйста! Лучше умереть…

Николаю пришлось лечь вместе с Верочкой, после ухода Виты он сразу переехал в маленькую комнату. Настоящей близости между мужем и женой давно уже не случалось, но до сих пор Николай порой испытывал волнение и нежность, особенно, когда Верочка была такой испуганной и кроткой, как сейчас, и он, мучаясь раскаянием за недавнюю вспышку ненависти, зашел в своих утешениях так далеко, что потом всю неделю страдал от мигрени.

А неделя выдалась тяжкой. Николай каждый день заезжал на Сивцев Вражек. Вита сразу кидалась ему на шею, потом усаживала рядом и, пытаясь улыбаться, расспрашивала про университет. О матери она не вспомнила ни разу, чему Николай был только рад. Он добросовестно отвечал на вопросы дочери, с тоской глядя на ее бледное личико, нянчил внучку и шел домой, где Верочка встречала его тревожным взглядом, он приходил не позже обычного, но она все равно чувствовала: от нее что-то скрывают.