Наталия Миронина - В ожидании Синдбада

Кочетов сидел чуть поодаль и следил за Никой. Он видел ее худую спину, трогательную шею и рыжую шапочку волос. У Кочетова после вчерашнего дня в душе цвели фиалки – он сам не верил, что наконец решился поцеловать эту женщину. Он так давно в нее влюблен и так мечтал об отношениях с ней. Иногда ему казалось, что как и Питер, по которому он мысленно бродил, изучая карту, так и Ника, о которой он думал, разглядывая немногочисленные фотографии, которые делали устроители мероприятий, относятся к объектам недосягаемым. В этом городе он так хотел жить, да ничего не получилось, и уже не важно почему. Ему давно хотелось быть рядом с этой женщиной, и вот он сделал первый шаг, но что их ждет дальше, непонятно. Кочетов готов был видеть в каждом событии, в каждом слове или жесте намек на судьбу, и вот она не села рядом, и настроение сразу испортилось. «Ну, мало ли о чем вы договорились?! Может, она и от театра откажется?!» – думал он, не отводя глаз от ее фигуры. Между тем окружающие скорее почувствовали, чем заметили напряжение, которое объединило этих двоих, и окружающие подобрались и стали внимательными.

Между тем оратор, стоя на небольшой трибуне, с воодушевлением демонстрировал слайды и что-то чертил на грифельной доске. Доносились слова «концепция», «музейное пространство».

Для Кочетова все это превратилось в одну сплошную звуковую полосу. Так выглядит дорога под мчащимся автомобилем – серое узкое полотно без примеси других красок. Виктор Андреевич почувствовал тяжесть в голове, веки его опустились.

– Вот, – неожиданно повысил голос оратор, – вот, собственно, и все, что мы хотели рассказать о новшествах в нашем музее. А теперь милости просим в наш отдел живописи начала двадцатого века.

Все встали, шаркнув стульями, зашумели и потянулись к служебному входу. Кочетов украдкой оглянулся – мало ли кто заметил его сонливость. Но все так обрадовались возможности наконец покинуть душный зал, что быстро просачивались через белые двухстворчатые двери. Только Ника что-то искала в своей сумке. Когда в зале почти никого не осталась, она оглянулась на Кочетова:

– Ну, бежим быстро, пока не поймали!

– Бежим, – растерялся тот, – а куда?

– Мы с вами по залам хотели пройти, вы что же, забыли?

– Нет конечно! А вы знаете, я чуть не заснул! – Кочетов заспешил, прошел вперед и распахнул перед Никой дверь, которая вела к залам постоянной экспозиции.

– Немудрено. Зачем рассказывать то, что уже все знают. И потом, вы читали программу дня? Это не сотрудник музея, а приглашенный товарищ из какой-то конторы. Вот поэтому так скучно было.

– Вы думаете, музейный работник говорит интереснее? – насмешливо спросил Кочетов.

– Я не думаю. Я знаю. Даже самого плохого сотрудника музея слушать интересно. Мы знаем то, что хотят знать все, но не могут знать. Эксклюзив на подробности, так сказать.

Они шли быстрым шагом по длинному переходу.

– Ну, слава богу, сбежали, – передохнула Ника, когда очутились у касс музея.

– Удалось, – Кочетов замялся, – вы опоздали.

– Я проспала! Вы знаете, как я хорошо и крепко спала?!

Кочетов внимательно посмотрела на Нику. Ему очень хотелось отыскать на ее лице следы вчерашнего счастья. Ника, ничего не забывшая, ответила простодушным взглядом:

– Мы так долго ходили, такой был ветер, что я вернулась с ощущением, словно побывала в трехдневном походе. Уснула сразу и спала без задних ног.

– Начнем с «Заседания Государственного совета». Я так люблю эту картину – там такие лица. И вообще, я считаю это образцом группового парадного портрета. Опять же, эпоха.

В зале, где висело знаменитое полотно, не было ни единого человека. То ли время раннее, то ли день такой, но Кочетов и Ника с удобством расположились на вишневом диване, который стоял посередине зала.

– Смотрите, какие лица! – покачала головой Ника.

– Лица как лица, – неожиданно сурово произнес Кочетов, – лица сытые, не подозревающие, что произойдет очень скоро. А они должны были это видеть и предвидеть.

– Понятно. На политические темы мы разговаривать не будем. На всякий случай, чтобы не поссориться.

– Нет, зачем ссориться, – спохватился Кочетов, – это я так, размышляя. Кстати, вот портрет государя, который висит за спиной самого государя, – с ним забавная история произошла. Этот портрет тоже кисти Репина считали утраченным. А потом на одном аукционе всплыл, и кто-то из наших олигархов выкупил его.

– И отдали музею?

– Ну да.

– Здорово, представляешь, поехать куда-нибудь и найти какую-нибудь картину.

– Для этого не поехать надо, а деньги иметь надо, – рассмеялся Кочетов.

– Согласна, без денег в этом деле никак.

Они еще немного посидели перед Репиным, а потом не спеша, перекидываясь замечаниями, пошли по залам. Людей по-прежнему было мало, только смотрительницы, смирно сидящие на своих стульях. За высокими окнами Михайловский парк стучал ветками, вокруг белых колонн носились остатки прошлогодней листвы, красные кирпичные дорожки еще темнели от ночного дождя. Здесь же, в залах, было тихо по-домашнему, и картины, которые они когда-то уже видели, приглашали к душевному созерцанию.

– А я взял билеты в Мариинку, – сказал Кочетов, когда они вышли на улицу.

– Здорово! А на что?

– Даргомыжский, «Каменный гость».

– С удовольствием схожу! Давно не была в театре, а уж в Мариинке…

– Я рад. Начало в семь.

– Тогда предлагаю разойтись. Надо отдохнуть, привести себя в порядок.

– Может, пообедаем вместе? – Кочетов взял Нику за руку.

– Лучше поужинаем, – улыбнулась она.

– Мы и поужинали бы и пообедали.

– Я устала. Хождение по музеям – дело тяжелое.

Ника не обманывала, ноги у нее гудели и ломило поясницу. Они с Кочетовым добросовестно обошли весь музей. И не просто пробежали по залам, мельком взглядывая на таблички под картинами. Они ходили вдумчиво, обсуждая, задерживаясь подолгу перед полотнами, которые заинтересовали их.

– Ты – к себе?

– А куда же еще? – удивилась вопросу Ника.

– Ну, – дернул плечом Кочетов.

– Я хочу отдохнуть, – миролюбиво сказала Ника.

У себя в номере Ника с наслаждением сбросила туфли, разделась, накинула махровый халат и на пять минут прилегла на диван. Отдохнув, она прошла в душ и тут проделала все манипуляции, которыми пренебрегла вчера вечером. Протерла лицо лосьоном, нанесла маску, пока та впитывалась, подготовила ногти к маникюру и вытащила из косметички свой любимый ярко-красный, в рыжину, лак. Потом она приняла горячий душ, увлажнила лицо питательным кремом и с чувством выполненного долга забралась под одеяло. Уснула она, как только предприняла попытку прочитать методические материалы, полученные в первый день конференции.