Елена Ларина - Змей из райского сада, или История Евы Королевой, родившейся под знаком Водолея

Как только бикфордов шнур зажигается, Арамис с Атосом имеют честь отбыть в срочном порядке. Шнур догорает до конца уже без их помощи. Тротила положено немного. Взрыв я переживаю легко. Голову, руки и ноги не отрывает.

А потом я ответственно доделываю свое дело, замещая Атоса и Арамиса для Чургулии.

Всем спасибо. Все свободны.

— Тебе было хорошо? — спрашивает вежливый Чургулия.

— Последний раз, Чургулия, мне было хорошо в десять лет, когда я каталась на карусели в Парке Победы. А сейчас мне просто прекрасно… — увлеченно привираю я, любуясь возвышенной красотой своего мужа.

Мириться с Чургулией официально не представлялось возможным. Он считал это детсадовским методом. Дружба-дружба навсегда, ссора-ссора никогда. Он не умел прощать и тут же забывать. Он носил свое мрачное настроение как траур — ровно столько, сколько ему казалось необходимым.

Для меня это настоящая пытка — помнить истинную причину того, почему я на него зла. Я перегораю быстро. И уже не понимаю, что меня недавно так сильно огорчало. И тут мы входим с ним в разные фазы. И совпадения их дождаться очень сложно. Он — Дева, знак Земли. И все его настроения фундаментальны. Я — Водолей, знак Воздуха. И все мои метания похожи на ветер.

В день моего первого в жизни жестокого похмелья Чургулия ушел из дома на весь день.

Часов в девять вечера, в очередной раз проснувшись, я позвонила Гришке и прежде всего прокляла его вместе со всеми его винно-водочными изделиями.

— Я тоже рад тебя слышать, — приветливо ответил он мне.

— Скажи мне, Аю-Даг, знакомо ли тебе желание унизить женщину своим обладанием?

— Ты пивка бы попила, тебе бы и полегчало, — вкрадчиво посоветовал Гришка.

— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? — заорала я в трубку. — Нет, ну почему меня в этом мире никто не слышит? Сижу тут весь день одна, как прокаженная. А у меня, между прочим, синяк на подбородке!

Гришка молча слушал.

— Ты меня слышишь? В конце концов! — взбесилась я.

— Успокойся ради бога! — мирно проговорил Гришка. — К тебе приехать синяк полечить?

— Нет! У меня спросить, откуда он у меня взялся! — запальчиво крикнула я.

— Откуда у тебя синяк на подбородке, Ева? Ты упала лицом в салат? — хмыкнул Аю-Даг.

— Иди в баню! — прошипела я и повесила трубку.

Не знаю сколько времени я пролежала тупо уставившись на далекий потолок. Ну почему же мне кажется, что все так плохо? Надо над собой поработать, как учила нас на курсах астрологии незабвенная Эльга Карловна. Что-то ведь обязательно в моей жизни должно быть хорошо. И в плохом надо искать хорошее. Этому она научила нас, когда рассказывала, что хороших и плохих знаков Зодиака не бывает. У каждого две стороны. А потому Христос и Антихрист несомненно должны быть одного знака. Они антиподы. И так каждый знак равно способен порождать гениев и злодеев. И в любом положении планет, даже самом неблагоприятном, есть две стороны. Надо только научиться их понимать.

И тут я почему-то вспомнила про вырученные от продажи картины деньги. Вообще-то к деньгам я равнодушна. Но тут почему-то решила, что это и есть хорошая сторона моего положения. Думая о том, как мы их потратим, я даже забыла, что обижена на Мавра.

А потратим мы их на обустройство семейного гнезда. «Человеческую кровать» мы так и не купили. Но даже это было не так важно. Черт с ней, с кроватью. Мне хотелось сделать из мансарды богемный салон. Я уже видела, как у нас здесь будет красиво.

Да и гардеробчик мой оставлял желать лучшего. Рядом с Чургулией надо было блистать. А мне до этого было, как до Луны. В детстве одежду мне всегда привозил из-за семи морей папа. Но потом он стал фатально ошибаться с размерами. Пока его не было, у меня напрочь менялись пропорции. Он покупал вещь на девочку-подростка, а я уже превращалась в девушку. А главное — вкусы наши перестали совпадать. Ну разве что джинсы не вызывали противоречий. Их я в основном и носила.

Чургулия же моим содержанием себя не отягощал. Он еще и рассеянно советовал мне каждый раз, когда мы куда-нибудь шли: «Может, ты что-нибудь другое наденешь?» Какое другое?! Как будто бы он не знал, что я привезла к нему одну только сумку с вещами. И то половина из них была узкопрофессионального назначения, для работы.

…Мысли мои прервало щелканье ключа в замке. Вошел Чургулия, серьезный и торжественный. И вопреки моим ожиданиям на меня не сердился, потому что сказал:

— Нас, Ева, ждут великие дела. Я только что был в ресторане с сэром Эриком Хойзингтоном. За твое отсутствие пришлось извиниться.

Я была рада его видеть. А потому игриво сказала:

— Чургулия, тысячи женщин ежедневно терпят насилие от своих мужей. И все же десятки сотен из них подают в суд. Я не подам на тебя в суд, Чургулия. Я удовлетворюсь щедрой материальной компенсацией. Покажи мне, как выглядит тысяча американских долларов!

— Увы, Ева! Увы, моя дорогая! Я не могу показать тебе доллары. Я их уже потратил.

— Что? — заморгала я глазами. — Уже?

— Хойзингтон пригласил нас с тобой погостить в Америку. Деньги я потратил на билеты. Хватило точь-в-точь.

Отец меня не провожал. Он был в море. И я малодушно этому радовалась. Представляю, как тяжело бы дались нам его наставления. Он же всю жизнь плавал в «загранку» и наверняка не прочь был поделиться с моим новоиспеченным мужем правилами поведения в чужой стране.

Мама почему-то всплакнула. Мотнула головой и замахала рукой, чтобы мы не обращали внимания. Порывисто меня обняла. Я с мужем улетала за океан. На целых две недели. Мама терпеть не могла все эти самолеты-вертолеты, потому что, во-первых, они все время уносили ее в тяжелые и долгие экспедиции, а во-вторых, однажды на заре маминой романтической юности веселая компания ее друзей разом разбилась в тайге на вертолете. А они с напарником тогда не полетели, потому что была их очередь оставаться на базе. И кажется, на борту этого вертолета улетела от мамы навсегда ее первая любовь. Она никогда не говорила об этом открыто. Так, какие-то фразы, недомолвки, старые фотографии. Но когда я выросла, я поняла это сама.

Чургулия знать об этом не знал. Он потер переносицу, скрывая выражение своего лица и пару раз приподнял брови, глядя в пол. Сцена прощания с матерью казалась ему явно переигранной.

Обнимая на прощание маму в маленькой прихожей нашей двухкомнатной квартирки, я как нарочно стояла лицом к нему. Чувства, которые меня переполняли, можно было смело назвать противоречивыми. Если бы не Мавр, я бы от всей души с мамой попрощалась, расцеловалась и попричитала. Но при Чургулии все это казалось мне глупым и нелепым. Я видела нас с мамой его глазами и испытывала жгучую неловкость.