Елена Ларина - Змей из райского сада, или История Евы Королевой, родившейся под знаком Водолея

— Ну что я могу сделать?! — вдруг воскликнул всегда флегматичный Мишутин и раскраснелся. — Ну да! Ну не похож я на твоего парня! Что же мне теперь — повеситься?

— Андрей…

— Иди! — голос его сорвался от переполнивших его эмоций. Он с яростью посмотрел в окно. — Не сидеть же тебе здесь со мной! Беги! Я ничего! Я в порядке!

— Андрей…

— Ну что Андрей? — он повернулся ко мне. — Что Андрей? Ладно… Извини. Я все понимаю. Я ждал этого всегда. Я знал, что однажды ты уйдешь. Что все это тебе не нужно. А что тебе нужно, я не знаю… Только, знаешь… Уходить не надо. Уйду я.

— Я не хочу вот так… — ответила я тихо. — Мне есть куда уйти. Сейчас сумку соберу и уеду.

— Нет. Все. Не надо. — Он замахал руками. — Послушай! На самом деле… Мне этот дом без тебя не нужен. Все здесь тобою сделано. Мастерская твоя… Что мне здесь делать самому? Нет. Я тебе его подарил. А подарков своих я обратно не забираю. Все. Поезжай. — Он помолчал. Успокоился. Крякнул. Тряхнул головой и сказал: — Как я завидую ему, этому твоему парню. Ей-богу, местами бы с ним поменялся…

— Не стоит, — сказала я. — Пусть у тебя все будет хорошо, Андрюш… Ты меня прости…

Проходя мимо, я благодарно взяла его за руку и коротко приложилась лбом к его мягкому плечу. В ответ он на секундочку сжал мои пальцы, неотрывно глядя в окно.

— Кузнецова, вы? — свирепо спросил меня из-под маски врач с лохматыми бровями.

— Нет, — отступила я на шаг.

— Вот зараза… Где ее черти носят, — качнул он головой и стремительно исчез в двери напротив.

Я добралась до реанимации с таким титаническим трудом, как будто бы пыталась прокрасться в Кремль. Но мне была необходима определенность. Вчера он был жив — такой ответ меня не устраивал. Тетка из бюро пропусков захлопнула крашеное фанерное окошко, вышла из своей каморки и стала закрывать дверь на ключ. Я взмолилась:

— Только посмотрите, всего секундочка — Всеволод Невелев… Где он? Невелев Всеволод… — Я быстро моргала, и глаза отсчитывали секунды ожидания. Она с крайне недовольным видом вернулась обратно.

— А как ваша фамилия? — вдруг подозрительно спросила она, удерживая палец на заветном месте.

— Королева…

— На вас пропуска нет, — категорично сказала она.

— Но мне позвонили и сказали, что должен быть.

— На вашу фамилию нет.

— Посмотрите на Мишутину.

— Вы что, своей фамилии точно не знаете?

— А где он лежит, хоть скажите?

— Реанимация при хирургии. Второй этаж. Состояние тяжелое. — И, высунувшись в окошко, крикнула мне вслед: — Без пропуска не пустят. Можете не пытаться!

«Можете не пытаться», — сказала я тоже. Это не про меня. До реанимации я добралась. Проникла. Сунула деньги молоденькой медсестре.

Коридор был пуст. Дежурной на посту не было. Я на цыпочках подошла к той двери, в которой исчез единственный человек, кого я здесь успела встретить. На потолке висели какие-то космические устройства. Кругом стояла устрашающая аппаратура. Я подошла к следующей двери. Это уже больше походило на палату.

В палате стояли двое мужчин в белых халатах. Один из них был тот, которого я уже здесь видела. Они заслоняли своими спинами кровать. Из-за них мне не было видно того, кого я так боялась увидеть. В глубине палаты возилась с разноцветными проводами медсестричка в маске. И тут один из них переступил с ноги на ногу и передвинулся чуть левее. Я увидела лежащую поверх одеяла руку.

Я узнала бы эту руку из тысячи других, даже если бы ослепла.

Я судорожно вдохнула.

Ко мне обернулись. Зашикали и вытолкали прочь из палаты. Первой кинулась сестричка. За ней стеной надвигались мужчины. Я не сразу узнала второго. Владимир Портной в белом халате казался совсем другим. Или выражение его лица в обличье врача поменяло смысл… Тут оно было более оправдано, что ли. Ему бы хирургом быть… Резать по-живому он мастак.

— Как вы сюда попали! — тихо воскликнула сестра. — Сюда нельзя!

— Мне сказали, что на меня есть пропуск! — с напором сказала я Портному.

— Должен быть! Проверьте! — уверенно кивнул он головой сестре. А потом покосившись на меня и скривившись, он вышел в коридор. Выпихнули и меня.

— Сейчас нельзя, — строго проговорила сестра, профессионально не видя во мне человека и не реагируя на мой полный мольбы взгляд.

— А когда… — начала было я.

Но она мгновенно меня перебила.

— Я вас позову, — и скрылась в палате.

Я обернулась. Портной стоял в коридоре и, судя по всему, ждал меня.

— Как он? — спросила я с трепетом, забыв в этот момент о всех своих обидах и о том, что в свое время я ненавидела Портного запредельно. Все куда-то ушло. Ценности переоценились. Ненависть оказалась пустой и ненужной, как фантик от съеденной конфеты.

— Состояние тяжелое, — обиженным тоном ответил Портной, — сильное сотрясение мозга, перелом бедра. Компрессионный перелом позвоночника под вопросом, — он сделал на этом ударение. — Ветер, понимаешь. Порыв ветра. Лыжи повело наверх. Он потерял ощущение полета и рухнул вниз.

— Он выживет? — спросила я онемевшими губами.

— Я не Господь Бог, — неприязненно сказал Портной. — Но травм несовместимых с жизнью нет. Бывает и похуже, а выживают. А вот что будет потом, зависит только от характера.

— С характером у него все в порядке, — заверила я со знанием дела. — Так где мой пропуск? На какую фамилию вы его выписывали?

— Кузнецова. Проверь, — недоуменно ответил он и добавил, глядя в сторону: — Я Ленку просил тебя найти, потому что он очень хотел, чтобы ты пришла. Кузнечика, говорит, Еву.

— Это не фамилия. — Я покачала головой, беспокойно оглядываясь на закрытую дверь. — Это призвание.

— Мн-да, — глубокомысленно крякнул Портной. И с видимыми мучениями начал: — Ты меня, наверно…

Но тут дверь палаты распахнулась. Я перестала его слышать. Вышла медсестра. Я бросилась ей навстречу.

— Нет, девушка! — покачала она головой. — Пока нельзя. Ему снотворное сделали. Он спит. Вы погуляйте пока. Часа через четыре зайдите.

И она стремительно направилась куда-то по коридору. Часа через четыре… Я долго бродила по бескрайним больничным коридорам. Как много приходится человеку страдать. Серые больные обитатели передвигались осторожно, вдоль стеночек. И глаза у них были полностью обращены в себя. И каждый из них наверняка думал о том, за что это ему. Что сделал он в жизни не так. Чем заслужил. И ответ находился.

Я не была больна. Но боль, которая жгла меня изнутри, похожа была на соляную кислоту. За что мне это, я и не спрашивала. Ответ был мне известен давно.

Я вышла на лестничную площадку. Оперлась о перила. Посмотрела в зияющую пропасть лестничного пролета. Медленно сняла с безымянного пальца тонкое обручальное кольцо и отпустила его в свободный полет. На прощание оно сверкнуло мне так же, как тот умирающий месяц над горой Монблан. Можно считать, что месяц умер, значит, в моей жизни наступило новолуние.