Л Х Косвей - Природа жестокости (ЛП)

— Дерьмо, это, вероятно, с работы. Я скоро вернусь, — говорит она, и убегает из комнаты.

Я стою, теребя подол рукава кардигана. Роберт падает на кровать. Он поднимается на локтях, широко расставив ноги, и смотрит на меня, подняв уголок губ. Я отворачиваюсь и подхожу к окну, чтобы посмотреть на другие дома, которые находятся на этой улице.

— Так, что думаешь об этом месте? — спрашивает он.

Повернув к нему голову, я честно отвечаю:

— Здесь... очень высоко. Весь остальной мир скатился вниз на фоне этого дома.

— Только ты могла такое сказать. Мои родители происходят из совершенно разных слоёв общества. Честно говоря, не знаю, что папа увидел такого в маме.

Это характерные жёсткие фразы, которыми славится Роберт (и иногда мне кажется, что он использует их только для того, чтобы взбесить людей). Его мать — одна из самых приятных женщин, которых я только знаю. Её происхождение ни на что не влияет.

— Знаешь, ты — самое жалкое оправдание для самого человечества. Тебе повезло иметь такую мать как Лиз. Она сильная. Твой отец, может быть, и богат, но ветреный.

Ладно, может, мне и не следовало такого говорить, но это правда. Алан — то, что вы называете «отец настроения». Он любит находиться с детьми, пока это весело и интересно, но когда происходит что-то плохое, вы и следа его не увидите.

— Ветреный? — Роберт повторяет слово, будто задавая мне вопрос, смакуя его звучание.

— Ты знаешь, что так и есть, Роб. Помнишь, когда Саша сломала ногу во время игры в баскетбол, и ей пришлось делать операцию? Он ни разу не пришёл проведать дочь и даже не прислал открытку.

— Теперь ты, безусловно, отрастила себе яйца за эти последние несколько лет. Кто знал, что ты действительно можешь выражать своё мнение, Лана?

Когда я была младше, то делала всё возможное, чтобы оскорбить Роберта точно так же, как он оскорблял меня, но большую часть времени парень причинял мне такую сильную боль, что у меня не хватало сил ему отвечать. В конечном итоге я оставалась со слезами на глазах и красными щеками, а потом бежала домой, прежде чем он это замечал и докапывался до меня.

Один такой случай был, когда мама подарила новый велосипед на моё тринадцатое день рождения. Когда я оставила велик во дворе, то Роберт украл его, проколол шины и бросил в море на пляже, который находится прямо за нашим домом. Лиз посадила его под домашний арест на месяц, когда узнала, что он натворил, а у него была наглость обвинить меня в том, что я всё наговариваю на него.

— Я больше не маленькая девочка, Роберт, — говорю я твёрдым голосом.

Он улыбается, как питон на пути к своей добыче, если бы у рептилий была возможность это показать.

— Нет, — говорит Роб. — Конечно, нет. Не хочешь провести несколько раундов на этой кровати? — спрашивает он, похлопывая матрас рядом.

То, как мужчина смотрит на меня, пускает странную дрожь, которая идёт по моему позвоночнику. Он на что-то намекает?

— Ты отвратителен, — я сжимаю руки, которые сложены на груди в оборонительной позе. Уверена, что Роберт замечает это. Люди, как он, замечают каждое слабое место в броне человека.

— А ты выросла из своих нарядов. Я был бы не против проверить, что под этой ужасной, Богом созданной, одеждой.

— Отвратителен и жалок, — добавляю я. Небольшое чувство победы проходит через меня от осознания того, что он заметил, как я перестала быть тощим подростком, даже оскорбив мой вкус в моде. Думаю, я сама немного жалкая.

— Послушай, Лана, мы теперь взрослые люди. Почему бы нам не стать друзьями, хотя бы ради блага Саши, и ничего больше?

— Меня не интересует твоя дружба, — отвечаю всё ещё твердым голосом.

Он кладёт руки на кровать и потирает ими одеяло. Мне не нравится, что он касается пастельного белья, на котором я собираюсь спать. Кажется, мужчина знает это и именно поэтому делает так.

— Хорошо, тогда, возможно, не друзьями, но мы могли бы быть вежливыми?

Я пожимаю плечами.

— Конечно. Не я здесь постоянно грублю.

Роберт смеётся.

— Ты только что назвала меня отвратительным и жалким.

— Это была констатация факта. Нет ничего грубого в констатации факта.

— Есть, если этот факт является оскорбительным.

Я смеюсь над этим.

— Твоё эго настолько хорошо отточено, Роб, и я не думаю, что ты способен обижаться на критику.

— Это только потому, что ты не можешь критиковать совершенство, — отвечает он и остро, как бритва усмехается.

— Задели , — закатываю я глаза, когда Саша возвращается в комнату.

— Звонили с работы, — говорит она. — Очевидно, какая-то поп-певица сошла с ума, и начала тусить с друзьями по городу. Они хотят, чтобы я осветила это, — выдыхает подруга, выглядя нервной. Понятное дело, что неуверена, оставляя меня в доме с Робом.

— Ты иди, а я буду распаковывать вещи, так или иначе, — говорю я ей.

Она улыбается.

— Ладно, тогда позвони мне, если тебе что-то понадобиться. Я привезу ужин, когда закончу. Китайская еда подойдёт?

— Китайская еда будет замечательно, сестрёнка, — говорит Роберт.

Она слегка шлёпает его по голове.

— Тебя никто не спрашивал, сволочь, — она смотрит на меня, ожидая ответа.

— Мне нравится китайская еда. Просто убедись, что возьмёшь то, что я смогу съесть, — говорю я уклончиво.

Саша — один из немногих людей, которые знают, что у меня диабет второго типа. Это не совсем то, что я хочу афишировать, потому что мне не нужна ничья жалость. Но это значит, что я всегда должна быть осторожна с едой.

Роберт озадаченно смотрит на меня. Он никогда не знал о моей ситуации, и я предпочитала оставить всё как есть. Зная его, я опасаюсь, то он может попытаться украсть мой инсулин в качестве шутки.

— Хорошо, увидимся через два часа, — говорит Саша, прежде чем исчезнуть на лестнице.

После того, как захлопывается входная дверь, Роберт гогочет и потирает руки.

— Теперь ты полностью предоставлена мне, Лана.

— Убирайся из моей комнаты.

— Этот дом принадлежит моему отцу, так что технически это больше моя комната, чем твоя.

— Ты должен знать, что я расскажу Саше всё, что ты сказал мне, когда она вернётся. Лучше веди себя прилично.

Господи, я слышу дрожь в своём голосе, как и Роберт. Он умело может превратить меня в испуганную маленькую девочку. «Может, это уже и не такая хорошая идея, находиться рядом с ним всё это время. И, может, моя мама была права, когда рассказывала об изнасиловании», — мрачно вспоминаю я.

Он изучает меня долгое время, а затем встаёт с постели.

— Хорошо, если ты собираешься пойти и поплакать, тогда я пойду.

— Я не плачу.

Он смотрит на меня почти сочувственно, когда оборачивается, стоя у двери, но я могу быть не права.

— Конечно же, нет.

Дверь закрывается, и я бросаюсь на кровать, пряча лицо в ладонях.