Владимир Андреев - Родной ребенок. Такие разные братья

Зал быстро пустел, и наконец Сету Пати остался один. Он обхватил руками голову и ненадолго замер, обдумывая свое положение. Так в чем же все-таки был его промах? Он взял пару пешек — причем, с поличным, раскрутил еще несколько человек. Все сделано в присутствии свидетелей, все задокументировано и законно. Он гордился скрупулезно проделанной работой. Первое крупное дело в его жизни, надежда на успех, на новые горизонты, на повышение по службе — а почему бы нет, он заслужил его. Но это только одна, и не самая важная, причина того неистовства, с которым он относился к этому делу. Главное было в том, что он чувствовал себя частью Ховры, полностью прибранной к рукам кучкой негодяев. Он родился здесь, в маленьком пыльном городке в окрестностях Большой Калькутты, здесь прошла вся его жизнь. И сколько он себя помнил, все всегда обстояло таким же образом: несколько богатеев держали в страхе и унижении всех вокруг. Им мало той прямой зависимости, в которую попадали люди, работавшие на их заводах, покупавшие в их магазинах, орошавшие поля их водой, арендовавшие их землю. Деньги текли к ним мутной обильной рекой, сильно разбавленной слезами несчастных, но разве им было достаточно этого?

Обуреваемые ненасытной жадностью — этой болезнью богатых, они с дьявольской изобретательностью придумывали все новые и новые способы опутывания всех и каждого прочной сетью, занимаясь ростовщичеством, контрабандой, сводничеством, аферами с государственными подрядами и заказами и много чем еще. Весь город был у них в долгах, и почти каждый оказался хоть немного замазан той липкой грязью, которая неизменно сопровождала каждое их дело.

Иногда Сету Пати казалось, что именно из-за этого он и пошел служить в полицию, он, выученный на медные деньги отца — заводского техника, выпускник юридического факультета университета. Перед ним открывались неплохие перспективы, особенно если учесть полное отсутствие связей и средств. Конечно, он не смог бы сразу заняться, как мечтал не доживший до счастливого дня выпуска отец, адвокатской практикой, открыв свое дело. Но у него были предложения сотрудничать с известными адвокатскими конторами, где его ждали стабильные и высокие доходы и прочная перспектива роста. Кто откажется от такой успешной карьеры, от блеска калькуттских витрин, от привычного круга общения и вернется в пустой дом на окраине маленького городка?!

Сету Пати вернулся, да не один, а с молоденькой женой — внучкой его квартирной хозяйки, хорошенькой, как картинка, веселой и беззаботной. Он надел полицейский мундир, уже к вечеру первого дня службы посеревший от дорожной пыли, и принялся разгребать огромную кучу дел, дожидавшихся годами хоть чьего-нибудь внимания. Ловил мелкую сошку, сажал, выслеживал — а воздух в Ховре нисколько не становился чище. Ничего не менялось. На месте вытряхнутых им из хорошо налаженного механизма городской преступности винтиков тут же появлялись новые, а подхода к более значительным частям машины все не находилось. Два года он потратил на то, чтоб отыскать конец, за который можно было бы дернуть всерьез, так, чтоб закачалась паутина, наброшенная на Ховру. И наконец ему показалось, что удача готова улыбнуться ему и подарить то заветное звездное мгновение, которого ждут годами и десятилетиями — когда получается все, о чем мечтал.

Золото, дешевое золото, ввозимое контрабандой в страну для спекуляций, — как было бы здорово этим драгоценным ключиком отпереть дверь, за которой прячутся в душной темноте главари-пауки! На золоте он их и возьмет, разом отсекая голову налаженного дела, обрубая все связи, все каналы, разматывая, распутывая удавку-сеть. И только от него будет зависеть, отрастет ли новая голова.

Но вот итог: он, со старательностью школяра-отличника выполнивший свои обязанности, предусмотревший все, не учел главного: паутиной оказались опутаны не только руки людей, но, что гораздо опасней и безысходней, их души. Страх, вековая приниженность и преклонение перед богатством, желание урвать хоть маленький кусочек от ворованной булки, неверие в победу над хозяевами жизни предопределили вердикт сегодняшнего суда.

Сету Пати знал, что город ждет от него победы и желает ему успеха. Но никто не захотел бороться рядом с ним в этом сражении. Он воевал один и проиграл войну.

— Господин инспектор, вам звонят, — сторож теребил за рукав и старался сочувственно заглянуть ему в глаза.

— Кто? — зачем-то спросил Сету Пати, хотя не сомневался, что его вызывают в Управление.

— Полковник Мадан просит вас зайти. Вы возьмете трубку?

— Нет, — махнул рукой инспектор и досадливо поморщился. — Скажите ему, что я выезжаю.

Он бы дорого дал сейчас, чтобы отложить эту встречу, но Мадан не из тех, кто вникает в настроение своих подчиненных и беспокоится об их самочувствии. Хуже всего было то, что Сету Пати отлично представлял себе предстоящий разговор. У него давно уже не осталось иллюзий относительно начальника. Полковник Мадан не привык делить с офицерами их неудачи, хотя никому не позволял без своего участия пожинать плоды удавшихся дел. Он всегда оставался на плаву, какие бы неприятности ни случались в его округе. Никто не смог бы обвинить полковника в плохой организации дела или неправильной позиции — потому что никакой позиции у него никогда не было, а вернее, было целых две прямо противоположные друг другу, так же, как и два мнения по каждому вопросу, два отношения к каждому человеку.

С непостижимой быстротой и ловкостью фокусника он вытаскивал из своей неизменной кожаной папочки именно то, что всегда документально подтверждало: он ни в чем не виноват, он был против, он выступал, он предупреждал, он действовал, заручившись указаниями своего непосредственного начальства. Но в довершение всего еще каким-то образом оказывалось, что и его начальство тоже ни при чем, а во всем виноват младший инспектор имя рек, который на свой страх и риск и даже пренебрегая распоряжениями вышестоящих затеял то или иное разбирательство, приведшее к каким-либо неприятностям. Инспектора тут же наказывали, а полковник оставался на своем месте, процветал, получая награды и личную благодарность «ни в чем не повинного» начальства — а что может быть выгоднее и прочнее, чем личная благодарность влиятельных людей?

Случайно услышав обрывки телефонного разговора Мадана накануне процесса, Сету Пати знал, что тот успел подготовить себе алиби на случай его провала. Он объяснялся с кем-то, о могуществе которого говорило выражение физиономии полковника во время беседы, по поводу возмутительного поведения своих офицеров, осмелившихся побеспокоить господ Тхарма Лингама, Сатья Мурти и прочих.