Моника Джеймс - Почти нормальная жизнь (ЛП)

– Да, – соглашаюсь я. – А что внутри этих пакетиков? Почему он сам не может их раздать?

Папа закрывает глаза и тяжело вздыхает.

– Там конфеты. Для взрослых. За каждую конфету, которую ты дашь взрослым, Фил даст конфету папе. Пора идти, Мия, увидимся позже.

Я уже большая девочка. Мне целых восемь лет. Большие девочки не плачут.

– Я люблю тебя.

Я крепко обнимаю папу. Он вспотел и весь дрожит. Я сделаю то, о чем он просит, потому что хочу, чтобы он снова играл со мной в догонялки и готовил обед, как раньше, пока не заболел.

С трепещущим сердцем я иду навстречу Филу, который уже направился к своему белому фургону.

– Мия! – зовет меня папа.

– Что, папочка? – тут же откликаюсь я и бегу к нему.

Может быть, он передумал, и мне не придется идти с Филом.

– Детка, обещаю тебе, это только один раз. Папа поправится.

– Хорошо. Пока, папа, – говорю я, глядя в его красные, сонные глаза.

Я иду к Филу, оглядываясь на каждом шагу, надеюсь, что папа позовет меня обратно.

Но он молчит.

В тот день я поняла… мой папа – лжец.

* * *

Резко очнувшись ото сна, я дышу так часто, будто только что пробежала тысячу кругов вокруг луны.

Оглядываюсь и понемногу успокаиваюсь, сердцебиение возвращается к почти нормальному ритму. Через тонкие шторы с оборками я вижу, что снаружи еще темно.

Черт, ненавижу сны.

Я всегда просыпаюсь именно так, и мне нужно несколько минут, чтобы прийти в себя. По опыту я знаю, что заснуть снова мне не удастся, особенно после такого сна. Этот сон, о котором мне хотелось бы забыть, приходит ко мне вновь и вновь, воскрешая в памяти тот день, когда я утратила веру в своего отца. День, когда отец обменял меня на наркоту.

День, когда я начала торговать наркотиками.

В восемь лет.

* * *

Я стою под горячим душем двадцать минут, так, что моя кожа краснеет. Только тогда дрожь утихает.

Меня из себя выводит то, что он по-прежнему на меня влияет. И то, что когда я думаю об отце, то превращаюсь в ту испуганную восьмилетнюю девочку. Маленькую девочку, ставшую главным наркоторговцем Большого Фила.

Одиннадцать лет я имела удовольствие быть его главным подчиненным. За одиннадцать долбаных лет я видела то, от чего в страхе съежился бы любой подонок.

Я видела мамаш под кайфом, не замечающих своих орущих младенцев, голодных и грязных. Я видела, как наркоманы вытаскивают иглы из рук приятелей, чтобы вколоть их себе. Я видела детей, моих сверстников, подсаженных на иглу, готовых на все, буквально на все, чтобы получить очередную дозу.

И я стояла в стороне и смотрела, позволяя этим людям рушить свою жизнь. Я виновата не меньше Большого Фила. Не меньше отца.

Большой Фил – главный наркодилер Лос-Анджелеса. Он мог достать все что угодно. Кокаин, героин, марихуана, метамфетамин, таблетки – все что пожелаете.

Но Большой Фил сам руки не пачкал, кося под хиппующего торговца лечебными травами. У этого мошенника был магазинчик в центре города, «Волшебный травы», где он торговал «лекарствами» от всего на свете, начиная с простуды и заканчивая раком.

Но только грош им была цена...

Эти «лекарства» по дешевке вывозили из Китая или Индии, и «вылечить» они могли разве что при большом самовнушении больного. Большой Фил был мошенником, и плевать он хотел, какой эффект дают его товары.

Каким-то образом ему удавалось оставаться вне поля зрения полиции, и он, распространяя наркотики, сделал себе имя среди низших слоев Лос-Анджелеса. Однако, глядя на Фила, вы ни за что бы не угадали, что это человек-паразит. Нацепив хороший костюм и фальшивую улыбку, он превосходно вписывался в общество, и, пройдя мимо него по улице, вы бы и не обратили на этого типа внимания.

Внешне он – самый обыкновенный толстяк-американец из среднего класса, в котором нет ничего интересного и запоминающегося. Но внутри это – безжалостный убийца, которым движет лишь одно – жадность. Это опасный хищник, который атакует, когда жертва беспомощна и меньше всего ждет нападения.

Страх, который он внушает другим, делает его неприкосновенным, что еще больше распаляет этого садиста. Он чувствует себя могущественным, непобедимым.

Как же я оказалась втянутой в это?

Все «благодаря» одному человеку. Моему отцу.

Когда мама бросила нас и уехала в Канаду, она забрала с собой частичку отца. Я не знаю, почему она ушла от нас, ведь мы были счастливы вместе. По крайней мере, мне так казалось.

Папа работал в успешной производственной компании, и его как раз повысили до начальника смены. Мама была учителем рисования в местной школе, и ее картины попали в галерею в центре города, о чем она всегда и мечтала.

Но однажды отец забрал меня из детского сада и сказал, что мама ушла и больше не вернется. Этот день отчетливо стоит у меня перед глазами. Я нарисовала для нее кривоватую бабочку с зелено-розово-голубыми крыльями. Я так гордилась своим рисунком, потому что он напоминал одну из маминых картин в галерее.

Помню, как горько я рыдала, когда папа сказал, что мама нас покинула, что теперь мы остались вдвоем.

Я крепко прижимала к себе картинку, последнее, что я нарисовала для мамы.

Папа увидел, как я вцепилась в этот листок, и со злостью спросил, что это такое. Когда я ответила, что это рисунок для мамы, папа пришел в ярость и вырвал лист из моих крошечных пальцев, выбросив его в открытое окно.

От крика, что вырвался в тот момент из моего горла, я охрипла на три дня. Я помню, как рисунок, словно воздушный шарик, унесло ветром, и я зажмурилась, надеясь, что это лишь плохой сон.

Потом я открыла глаза, и, увы, это не было сном.

В тот день закончилось мое детство, и мне пришлось быстро повзрослеть, потому что вскоре после этого отец подсел на наркотики. Но только когда мне исполнилось восемь, его зависимость по-настоящему вышла из-под контроля.

Я никогда не понимала, почему папа вдруг становился таким нервным и злым, ведь обычно он был спокойным, счастливым человеком. Теперь я знаю, что он просто был наркоманом. Точнее, у него была зависимость от метамфетамина. Он употреблял его снова и снова – позже я узнала – это называется «передозировка». Он кололся каждые несколько часов, пока не заканчивались запасы или пока он не впадал в отключку.

Все началось примерно через год после ухода мамы, и со временем становилось только хуже и хуже. Вскоре отец настолько завяз в долгах, что мне пришлось работать на Большого Фила, чтобы платить за папину зависимость.

По мере того, как его зависимость набирала обороты, отец потерял работу и истратил все сбережения раньше, чем можно было представить. На наркотики он спускал даже пособие для содержания ребенка, но и этих денег ему не хватало. Тут-то я и пригодилась ему и Большому Филу.