Анна Кувайкова - Варвара-краса или Сказочные приключения Кощея (СИ)

Наверное, именно поэтому, рвано выдохнув, Кощей всё-таки проговорил:

— Ты завтра же мне всё объяснишь, Лектор. Отмазки не канают. Попытка избежать разговора и я тебе просто и незатейливо набью морду. Ну… Возможно только попытаюсь, но одним фингалом ты от меня точно не отделаешься.

— Понял, не дурак. Дурак был бы не понял, — хмыкнув, Лектор вздохнул. — Ладно, переваривай первую порцию новостей. Завтра будет новый день, новый список… Тьфу ты. Завтра будет продолжение, вторая часть Марлезонского балета, так сказать. Все те же лица, все те же события… И новые подробности. Всё, меня нет.

И отключился, специально оставив последнее слово за собой. Ромыч на это только усмехнулся, сделав мысленную отметку завтра все-таки вытащить товарища на спарринг. Дружеский, шутливый. Но никто ж не гарантировал, что эта самая дружеская потасовка не обновит коллекцию травм и боевых ранений бедного юриста, ведь так?

— Поживём — увидим, проживём — узнаем, выживем — учтём, — Кощей пробормотал расхожее утверждение, поднимаясь и пытаясь сообразить, куда в прошлый раз засунул аптечку. А вспомнив, поплёлся обрабатывать собственное боевое ранение. На душе было неспокойно, в мыслях по-прежнему царили разброд и шатания.

Одно он знал точно. Чтобы не случилось, они эту проблему решат. И плевать, что об этом думает или скажет сама Варвара.

Безнадёжность.

У нё кислый привкус рухнувшей мечты, горький запах сигарет и боль, выворачивающая наизнанку. И пустота там, где когда-то были ещё хоть какие-то намёки на чувства и эмоции. Затягивающая пустота.

Кофе давно уже остыл, застыв непонятной серо-чёрной жижей на дне кружки. Тишина сдавила грудь, вызывая, казалось бы, давно подзабытое чувство жалости к самой себе и детское, наивное желание закрыть глаза. Зажмуриться, посчитать до десяти и обратно, а когда откроешь вновь осознать, что ничего этого не было.

Не было. Ни-че-го. Ни первой, самой сильной и серьёзной любви, ни обаятельного, подающего надежды офицера. Ни вины и самокопания, когда руку подняли впервые. Ни радости и подсознательного, въевшегося в душу страха, когда узнаёшь о собственной беременности. Ни вновь поднявшей голову надежды, когда всё это время с тебя готовы были сдувать пылинки, окружали заботой и вниманием, топили в нежности и ласки. Д так тщательно и планомерно, что ты забыла. Забыла о том, что ничего в этом мире не вечно.

Не было. Ничего этого не было. Не было ярости, пелены перед глазами, стоило услышать плач малышки. Не было удара по голове, сумевшего вывести из строя двухметрового мужика далеко не маленькой комплекции. Не было заявления в полицию, долгих разбирательств и суда, на котором ты нахлебалась грязи по самые уши. Ничего этого не было, да…

Горько усмехнулась, плотнее кутаясь в тонкую бабушкину шаль. До жути хотелось курить. Так сильно, что дрожали пальцем, а рот наполнялся слюной. И хотя я никогда до этого сигарету и в рот не брала, меньше желание от этого не становилась. Да и потом, не напиваться же мне, в самом-то деле?

Обхватив белый фарфор ладонями, принялась вертеть кружку из стороны в сторону, закусив нижнюю губу. Я ведь действительно любила его, на самом деле любила Андрея. Сильно и без оглядки. И, как и все влюблённые, искала причину в себе, пыталась понять, что делаю не так. Терпела, закрывала глаза, молчала, ждала и надеялась на чудо. Что ж…

Чудо не случилось. Да, узнав о беременности, он присмирел. Просил прощенья, давал слово, клялся своей честью и своим же воинским званием. Заврял, что больше никогда. И да, действительно держался. Год. Целый год у нас была настоящее, а не придуманная мною семья. Семья, где все были счастливы, где не было криков и угроз, где меня не били, то не оставляя следов, то специально разбивая губы в кровь, что бы не показывалась на улице пару дней или недель. Просто семья…

Наверное, я действительно дура. Но тогда я успокоилась, перестала трястись от страха, забыла, что его слова не стоили ничего ещё до рождения дочери, так с чего бы им вдруг обрасти хоть какой-то ценой? Расслабилась, глядя на то, как он играет с ребёнком, как ухаживает за ней, как опекает её.

Очнулась только услышав плач моей малышки. Я не помню, о чем я думала, я не помню что было. Помню что выскочила из кухни с первым, что подвернулась под руку. И увидев, как он лупит по щекам маленького, грудного ребёнка, не стала ничего говорить. Я просто от души ему врезала, да. Поймала врасплох, да так, что он растянулся на полу. А я…

Ну а что я?

Усмехнувшись, залпом допила гадкий даже на вид кофе. Тогда я не стала проверять, жив он или нет. Схватив документы, ребёнка и деньги, я убежала к родителям прямо в том, в чем была, не обращая внимания на косые взгляды соседей и прохожих. И положа руку на сердце, если бы он тогда умер, я бы не стала горевать, нет.

А если уж совсем честно, то сегодня я бы ещё и добила, что бы уж наверняка. Лучше отсидеть за убийство и выйти на свободу с чистой совестью, живя без страха за себя и собственного ребёнка, чем сейчас болтаться в состоянии невесомости. Неизвестность, всё-таки, страшная штука.

Поёжилась, снова вспоминая всю череду событий, слившихся почти в одно размытое пятно, случившихся за неполные три дня. Приход Андрея, Варяг, прилетевший откуда-то из очередной своей Тмутаракани и едва не отправившийся самостоятельно разбираться с тем, кто это со мной сделал. Еле удалось убедить его, что трещина в ребре, сотрясение и общие следы близкого знакомства с твёрдой поверхностью на мне — это вовсе не дело рук одного конкретного и хорошо известного нам обоим байкера. А когда всё же удалось, пришлось рассказывать неаппетитные подробности о моём неудавшемся замужестве.

Сначала ему с просьбой отвезти Марью и сдать её на руки Костину. Потом явившемуся как гром среди ясного неба Лектору. Который на мои попытки уйти от ответа не отреагировал, вообще никак. Смерил нечитаемым взглядом, насильно споил два бокала коньяка, непонятно как оказавшегося у меня на кухне и велел рассказывать. Просто, без понуканий, без длинных уговоров. И я заговорила.

Сбиваясь, проглатывая окончания, не замечая текущих по щекам слез, а после наступившего оцепенения. Я просто выложила ему всё, что есть и всё, что будет. Рассказала про суд, про то, что даже сейчас я могу точно сказать, что шансы у меня ладно если нулевые. Ярмолин тогда только чему-то невесело так усмехнулся. И крепко обнял, прижимая к себе, согревая дрожащую меня и обещая, что всё будет хорошо. Вот всенепременно. И хотя на душе стало чуть теплее от такой заботы и поддержки…

Я поймала себя на мысли, что это — не то. Не те слова, не тот голос, не тот человек. Но за неимением лучшего, как говорится, приходится довольствоваться тем, что есть. Хотя в то, что эти упрямые байкеры со слегка (а местами и не слегка) поехавшей крышей смогут что-то изменить в сложившейся ситуации. Разве что разбавят потенциальное судебное разбирательство справками из травматологии, предоставленными бывшим супругом.