Елена Ларина - Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена

— До свидания, Людочка!.. — растерянно кивнула та.

Строевым шагом я вышла в подъезд, сбежала по лестнице, обогнула дом, на автомате прошагала почти квартал — и тут вся бравада разом покинула меня. Сев на покосившуюся скамейку, я обхватила голову руками. Несколько минут просидела без единой мысли. Сердце бешено колотилось.

Господи, что же это было? И было ли вообще? Меня не оставляло ощущение… Все, что происходило — происходило помимо нас. А что, что произошло бы, не появись его мамочка так несвоевременно и бесцеремонно? Я была уверена, что знаю ответ, но… Но это было совершенно непредставимо. Снегов? Этого не может быть, потому что быть не может. Никогда. Я прямо-таки вцепилась в эту спасительную мысль. Как ни странно, помогло.

Запоздало удивилась: как Кассандра Антониновна вообще там оказалась? И как попала внутрь? Снегов что же — забыл запереть дверь? Впервые на моей памяти Снегов что-то забыл.

И тут меня осенило: а ведь Кассандра Антониновна, похоже, решила осуществить свою идею и специально пришла выследить «коварную соблазнительницу». В чем и преуспела. Я нервно засмеялась — и осеклась.

Неужели речь действительно шла обо мне?

Снегов? Нет — потому что не может быть.

«И что ты теперь собираешься делать?» — спросил мой неотвязный собеседник.

А в самом деле — что я могу сделать? И нужно ли что-то делать? Задумавшись, я какое-то время сидела без движения. Вот что получалось. Все закрутилось само собой, без малейшего моего участия… Ну хорошо, с минимальным моим участием. Так пусть, если хочет, так же разворачивается и дальше — я не буду ни помогать, ни мешать. Все равно я напрочь не понимаю происходящего. При мысли о Снегове я словно расслаивалась: одна половина все еще плыла в зыбком, осязаемом пространстве комнаты — а другая недоверчиво тянула: «Снегов?» — и выразительно крутила пальцем у виска.

«Ты спрашивал, что я буду делать? — сказала я внутреннему голосу. — Так слушай: я ничего делать не буду. Ни-че-го».

Явившись на работу в понедельник, я попыталась как можно скорее оказаться в своем кабинете. Нельзя сказать, что мне совсем не хотелось увидеть Снегова. Но как себя вести, я не представляла.

Однако добраться до желанного прибежища было не так-то просто. Мишенька с порога чуть не набросился на меня с ворохом факсов и телефонограмм. Я отбилась от него серией кратких распоряжений, взяла факсы, чтобы бегло их просмотреть. Вот тут и вошел Снегов.

Как я испугалась!

Он посмотрел участливо и чуть вопросительно. Почудилось — или впрямь за спокойствием его взгляда промелькнуло что-то среднее между отчаянием и надеждой? На миг запахло свежей побелкой.

Сверхусилием взяв себя в руки, я ответила вежливым взглядом и кивнула со всей учтивостью, на какую была способна:

— Здравствуйте, Рюрик Вениаминович.

Несколько секунд он продолжал всматриваться. Наверное, весь мой вид говорил: «Ничего не было», — но каким напряжением это далось!

Снегов устало отвел взгляд. Потом глянул снова — тяжело и отстраненно: «Ну не было так не было». И ушел к себе.

Неделя выдалась ужасно длинная и тягостная. Близился квартальный отчет: подошло время «подбирать хвосты» — время бюрократической волокиты и нудной бумажной работы. Мелкие и незначительные дела отнимали уйму времени.

Забыть о воскресном происшествии не получалось. Напряженность, возникшая между мной и моим заместителем, сильно мешала работать. И не только.

Возвращаясь домой, я спешила закончить хозяйственные дела, упасть и забыться сном. Но время, как назло, шло медленно-медленно, и не было никаких вешек, за которые оно могло бы зацепиться. Только привычные переходы «подъем — офис — дом — отбой». Хотелось бы знать, сколько таких одинаковых дней я выдержу?

Начиналась осень, но ее приход отличался особой безрадостностью. Во вторник похолодало, зарядили мелкие унылые дождички. Упорство, с которым они царапались о жестяной карниз, наводило на мысль, что золотой осени, которую я так люблю, в этом году не будет вовсе.

Скрасить будни было решительно нечем.

Воскресный инцидент имел еще одно неприятное последствие: после него я не могла заставить себя выйти в Интернет. Просто ли из-за общей муторности не хотелось ни с кем общаться, или работа выматывала так, что не оставалось сил…

Нет, усталость тут ни при чем. В глубине души я отлично знала причину. Я чувствовала смутную вину перед Бродягой. Можно ли вообще использовать слово «измена» по отношению к виртуальному — не подумайте плохого — собеседнику? Не знаю. Как бы ни было, а «изменницей коварной» я себя ощущала. И не потому, что у меня чуть не произошло что-то со Снеговым… Из-за другого: вспоминая тепло его рук, я с небывалой ясностью осознала глубину пропасти между реальным событийным полем и виртуальным. Меня потрясло, как в несколько секунд отодвинулось все, решительно все! Одно почти случайное прикосновение совершенно заслонило два года… человеческого общения.

Так что же, черт возьми, происходит?

Я вспомнила, сколько раз Бродяга поддерживал меня, когда я готова была совсем опустить руки. И Профессор тоже… А теперь мне кажется, что я чуть ли не придумала их обоих!

Снегов же… Думать о Снегове не хотелось. Очень уж разные ощущения готовы были, всколыхнувшись, прорваться наружу. Было там и смущение, и недоверчивость… И головокружительное замирание… И недоумение… Беззащитность и страх… И, запрятанное глубже всего, — сожаление, что сродни разочарованию.

Нет, лучше не думать. Слишком болезненно даются попытки понять хоть что-нибудь.

К пятнице погода испортилась окончательно. Правда, на выходные обещали солнце — но кто же верит синоптикам?

Сегодня я слегка воспряла духом: конец недели — всегда конец недели. Впереди два дня спокойной жизни. Не надо сверять даты, номера платежек, не надо разбирать чужие отчеты и подгонять материалы для своего. Не надо наконец вздрагивать от каждого шороха за стеной.

К тому же сегодня я наконец нашла в себе силы и повод «вернуться» к Бродяге.

ЛЕДИ: Бродяга, здравствуйте, наконец! Как я рада вас видеть!

БРОДЯГА: Здравствуйте-здравствуйте. Не знал, что у вас есть встроенная видеокамера. «Наконец»! Можно подумать, это я пропадаю неизвестно сколько и неизвестно где! Что у вас за манера исчезать, чеширская моя?

ЛЕДИ: Бродяга, не будьте так суровы! Простите меня.

БРОДЯГА: <<���смеющийся смайлик>> «Вернись, я все прощу!»

ЛЕДИ: <<���смеющийся смайлик>> «Прости, я все верну!»

БРОДЯГА: О! Неужели все? И донесете?

ЛЕДИ: Хм! Ну, насчет «всего» я, может, и погорячилась, но кое-что у меня для вас есть. Ну, скажем, подарок.