Джорджия Ле Карр - Вакансия для слепого чтеца (ЛП)

Увядает, мать твою, и умирает. Но он был всего лишь щенком. И будь я проклят, если позволю ему умереть. Честно, я не много знал о волках, дороги были размыты, я не мог даже поспешно отвезти его к ветеринару, но я знал, как нужно промывать и перевязывать. Черт, у меня было достаточно опыта в этом. Я приделал трубочку к пластиковому пакету, чтобы теплое молоко капало ему в рот.

У меня не ушло много времени, чтобы он стал мне доверять.

В течение следующих нескольких недель я кормил его, возвращая ему силу, или, мне казалось, возвращая ему здоровье, по крайней мере, близко к этому. Ужасные шрамы покрывали его спину и бока, и одна лапа не двигалась, хотя я был уверен, что она не сломана. Несмотря на это, я наблюдал день ото дня, как к нему возвращается сила, он даже увеличился в размере.

Он начал уходить от дома все дальше и дальше. Я был уверен, что как только придет ветер весны, он исчезнет. Вместо этого, он возвращался и спал на крыльце. Как-то раз он взобрался вверх по лестнице на второй этаж, прыгнул ко мне на кровать и облизал все мое лицо, как кошка, я понял, что он останется.

Я назвал его Адамом, потому что он был первый, но за ним пришли и другие. Один за другим они присоединились к стаи, и я дал каждому из них имя. Для меня это важно, я должен был знать их всех. Они — моя семья. По сути, они единственная компания, которая согревала меня все эти дни.

До сегодняшнего дня, когда я поговорил с Ларой Янг.

У нее сладкий голос. Музыкальный. Я даже почти мог представить ее смех. Он тоже должно быть звучал молодо и красиво. Почти по-детски. И еще у нее хватило достаточно нахальства, чтобы ответить мне с сарказмом — «Я держу в руке белую трость не ради удовольствия».

Ха, ха. Я улыбнулся. Мне нравится такие вспыльчивые. Однажды, когда я подыскивал себе женщину… Мои мысли разбрелись, я задумался, как она выглядит, а потом быстро взял себя в руки. Какого черта я думаю? Я не хочу женщину. Я, естественно, не хочу никаких отношений. Я слишком хорошо знаю, на что способны люди. Ложь. Лукавство. Убийство. Коррупция. Манипуляции. Жадность. Жестокость.

Список был бесконечным.

Людей, которым бы я смог довериться, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Зачем? Почему я оставил объявление о работе? Кто, бл*ть, знает?

Я вспоминал о прошлом, когда мне читала мама.

Я был одинок.

Я хотел видеть женщину, которая не могла видеть меня, а я бы смотрел на нее.

Я хотел побыть с другим человеком, который не видел бы мои шрамы.

Я хотел услышать женский голос в своем пустом доме.

Возможно, я хотел бы узнать, смогу ли я вести себя как нормальный мужчина с женщиной после стольких лет, прожив один в компании волков.

Я думал о старом Андаке, блуждающем по полям где-то вдали, он был одним из моих старых волков, и вероятно, самым мудрым. Он почти был слеп. Он передвигался настолько осторожно, его нос заменял ему глаза и обоняние, которое настолько у него обострилось, что стало гораздо сильнее, чем даже у молодых волков.

Я подумал о Ларе Янг. Какое чувство у нее заменяет повышенную осторожность?

Я знала, что луна этой ночью была полной, потому что воздух всегда становился наполненный чем-то, не знаю чем, но так происходило каждый раз. Часто я даже могла почувствовать странную и драгоценную магия с быстротой молнии, бегущую по моим венам. Она струилась из кончиков пальцев, пока я создавала свои творения. По-женски одержима, я работала в ранние часы утра, создавая произведения, которые потом упаковывала и отправляла в галерею в Нью-Йорке.

Владельцу галереи Саше Смирнову в начале я не сказала, что была слепа. Я хотела, чтобы люди покупали мои скульптуры, потому что они были красивы и давали пищу для размышлений, а не потому, что они были созданы скульптором с патологией.

Я не хотела, чтобы они были снисходительны ко мне.

Я хотела, чтобы меня судили также, как и всех остальных. Поскольку я переживала о своей слепоте, но для творческого человека не существует ограничений в правах или инвалидности по трудоспособности, поэтому не стоило меня жалеть. Скорее это было преимущество, которому можно было только позавидовать. Думаю, Сашу потрясло больше всего мое сочетание цветов.

— Кто-то говорит тебе, какие цвета использовать? — спросил он, беспокойно кружа вокруг скульптуры, пока я над ней работала.

— Нет.

— Ты когда-нибудь видела?

— Я родилась слепой.

— Но тогда, откуда ты знаешь, как выглядят цвета, если ты их никогда не видела? — спросил он, сбитый с толку.

— Я различаю их по запаху и текстуре.

— Все цвета пахнут по-разному? — с удивлением спросил он.

— Абсолютно.

Он стоял позади меня и целый день наблюдал за моей работой, потом улетел в Нью-Йорк ни с чем. Думаю, что для тех, кто видит, несколько трудно постигать жизнь, основанную не на том, что видят твои глаза, а не на том, что подсказывают тебе другие органы чувств.

Он не мог понять, что у меня в голове были довольно-таки яркие образы, не хуже тех, существующих в мире, в котором он жил. Он думал, что я жила в ужасной темноте. Он был потрясен, когда я заявила ему, что моя слепота — дар. Я делаю такие красивые вещи, потому что я слепая, поэтому я благословила свою слепоту. Мое искусство более красивое, потому что я не вижу окружающий мир.

— И ты не хочешь увидеть? — недоверчиво поинтересовался он.

Я прикусила нижнюю губу. Если честно никто никогда не спрашивал меня об этом.

— Я не знаю, — правдиво ответила я ему.

— Как не знаешь? Если бы меня спросили, хочу ли я испытать что-то новое, я бы сказал: «Да», — он, казалось, искренне недоумевал.

Я еще раз поразмыслила над своим ответом.

— А что если бы тебе пришлось отказаться от чего-то очень ценного, чтобы получить это взамен?

Он так и не понял, о чем я говорю.

— Отчего ты должна отказаться? — спросил он недоверчиво.

Это было невозможно объяснить. Глубина, движение, перспектива, точка обзора, поверхность, контур, край и другие характеристики, которых зрячим людям вполне хватает. Когда я касаюсь куска дерева, он разговаривает со мной. Я не вижу его как кусок дерева.

В моей семье никогда не было слепых, поэтому, когда я была еще маленькой, люди очень часто меня жалели, хотя и не должны были. Поскольку я никогда не видела их взглядов, это не оказывало на меня никакого физического, психологического или социального воздействия. Ребенком я даже не осознавала, что я была без зрения.

Я сбегала вниз по лестнице, купалась, играла в саду, ела, разговаривала, дралась с моим братом. Я постоянно натыкалась на стены и мебель, и всегда на мне была целая коллекция синяков различной стадии. Моя мама говорила, что если я падала и не слишком сильно ушибалась, поднималась и опять бежала за своим следующем приключением, совершенно не подозревая, что беспокоиться было о чем.