Агния Кузнецова - Долли

— Жестокая цензура, вмешательство в личную жизнь, трудное материальное положение, бесконечные анонимные письма — все это мешало поэту творить, мешало семейному счастью.

Ученый некоторое время помолчал и сказал горько:

— Пушкин трагически и безвременно ушел из жизни. Да, он погиб на дуэли, защищая честь семьи, честь жены, свою честь. Но к этому надо добавить главное: смерть Пушкина — это политическая расправа с неугодным правительству поэтом, точно такая же расправа, как и с Лермонтовым.

Он опять помолчал и, доверительно обращаясь к слушателям, сказал:

—- Я хочу предвосхитить неизбежные ваши вопросы. Речь о Наталье Николаевне. «Пора, — как сказал один из ученых наших, — закрыть затянувшееся почти на полтора столетия «обвинительное дело» против жены поэта». Она была первой красавицей великосветского Петербурга. Пушкин дорожил ее молодостью, красотой, блеском в обществе. Но дороже всего ему было то простое человеческое счастье, которое она давала ему и которое Пушкину было так необходимо. Нельзя же забывать, что гений Пушкина перешагнул свой век и ушел в. век грядущий. Великого русского поэта нужно было уберечь от того страшного одиночества, которое преследовало его. Наталья Николаевна не была виновата в смерти поэта. Она, как и он, была, жертвой страшных, изощренных интриг. Десятого февраля Вяземский писал Булгакову А. Я. (почт-директору):

...Адские сети, адские козни были устроены против, Пушкина и его жены. Раскроет ли время их вполне или нет — неизвестно. Но довольно и того, что мы уже знаем. Супружеское счастье и согласие Пушкиных было целью развратнейших и коварнейших покушений двух людей, готовых на все, чтобы опозорить Пушкину.

Вяземский писал Смирновой-Россет, приятельнице Пушкина:

Проклятые письма, проклятые сплетни приходили К нему со всех сторон... Горько его оплакивать, но горько так же и знать, что светское общество (или по крайней мерс некоторые, члены оного) не только терзало его сердце своим недоброжелательством, когда он был жив, но и озлоблялось против его трупа.

Только о Наталье Николаевне, о ее будущем были последние мысли Пушкина. Думаю, что тот, кто против Натальи Николаевны, тот против Пушкина — нашего национального гения!

Он отступил от стола на шаг и опустил руки, которыми, во время выступления энергично жестикулировал, подчеркивая страстность мыслей и слов.

Слушатели некоторое время молчали, сохраняя ту же глубокую тишину, которую боялись нарушить не только словом, но и дыханием. Затем разразились громкими аплодисментами.

Вскочил молодой человек с девически длинными волосами, в черной кожаной куртке.

И не успела заведующая библиотекой дать ему слово, как он заговорил взволнованно, громко, резко рассекая воздух ребром ладони.

— Не понимаю я, дорогие товарищи, одного: вроде бы и любил Пушкин свою невесту и долго добивался ее руки, а Кривцову, с которым дружил во время ссылки, пишет, что женится без упоения, без ребяческого очарования...

Молодой человек замолчал. н о не сел. Стоя, ожидал ответа.

Ученый снова приблизился к столу и заговорил по-прежнему проникновенно и негромко:

— И дальше он писал:

Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью.

Помолвка Пушкина с Гончаровой вызвала различные толки. Кто жалел невесту, предсказывая неудачный брак. Некоторые жалели Пушкина. Его приятельница Хитрово писала ему:

...Я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий, что полное счастье, прочное, продолжительное и, в конце концов, довольно однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта!

Свет судил и рядил, копался в интимных чувствах Пушкина. А он не хотел этого. Думаю, что письмами своими он стремился скрыть от посторонних истинные чувства свои, отмахнуться от желания копаться в его душе. Разве не ясно, что невесту свою он любил беспредельно? Вот что писал он:

Участь моя решена. Я женюсь. Та, которую любил, я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством — боже мой — она... почти моя. Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей.

— Разрешите! — сказала белокурая красавица средних лет и чуть шагнула от стула, на котором сидела, очевидно, для того, чтобы всем стал виден ее коричневый бархатный комбинезон, отделанный белым кружевным воротником и кружевными манжетами. Она изящно отставила ножку в коричневом сапоге на десятисантиметровой шпильке (и как она только держалась на таких каблуках!) и сказала капризным голосом:

— А правда ли, что Наталья Николаевна была любовницей царя? А затем Дантеса?

Она села, прищурившись, обвела присутствующих взглядом красивых зеленоватых глаз и стала ждать ответ.

— Неправда! — почти грозно сказал ученый. — И нацелил указательный палец в сторону читательницы, задавшей этот вопрос. — Царь действительно, по всем данным, был неравнодушен к Наталье Николаевне. Пушкин по этому поводу полушутливо писал жене:

И про тебя, душа моя, идут кой-какие толки... Видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе гарем из театральных воспитанниц.

Не была Наталья Николаевна любовницей царя, не была и любовницей Дантеса! А враги Пушкина как раз на этом и пытались подорвать его душевный покой. Известно было, что те женщины, на которых падал выбор царя, считали это величайшей честью и благом для себя, для карьеры мужей и отцов. Но Наталья Николаевна была не из тех.

4 ноября 1836 года поэт получил пасквильный «диплом Светлейшего ордена рогоносцев». Он один своим гениальным провидением понял, что в этом «дипломе» был намек на связь его жены с Николаем I, понял, что написан был этот «диплом» для того, чтобы отвлечь его внимание от ухаживания Дантеса за Натальей Николаевной, натравить его на царя и тем самым погубить. Пушкин вызвал Дантеса на дуэль. Чтобы избежать дуэли, Дантес женился на сестре Натальи Николаевны — Екатерине. Но это не остановило Пушкина. Он написал оскорбительное письмо Геккерену — приемному отцу Дантеса, назвав его сводником. И Дантес вынужден был вызвать Пушкина на дуэль. Наталья Николаевна была верна Пушкину. В ней великий поэт любил черты своей Татьяны из «Евгения Онегина». Любил душу своей мадонны более ее прекрасного лица...

Белокурая красавица выслушала ученого, недоверчиво приподняв брови, вздохнула, как бы сожалея, что Наталья Николаевна оказалась не великосветской львицей, а простушкой Татьяной. И, повесив на плечо коричневую сумочку на длинном ремешке, демонстративно направилась к дверям, в тишине зала бестактно постукивая каблучками.